Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

— Да вы что, господа, завтра на службу, — в ужасе бормотал Лебедев. — Был бы выходной, дело другое.

К 4‑м утра офицеры разошлись, согласившись с доводами дежурного, и Собрание затихло.

Уставший Александр Иванович — капитан, не повар, ушёл спать в свою квартиру, приказав Рубанову, в случае чего, немедленно его будить.

Обойдя несколько рот и записав температуру в помещениях в рапортички, Аким устало вытянул ноги в кресле дежурной комнаты, наконец–то оставшись один.

Не тут–то было. Раздался стук в дверь и заглянул дежурный вестовой.

— Ваше высокоблагородие, — не церемонясь, отдёрнул он ширму, разделявшую дежурку на две части. — Диван постлан, — указал рукой на застеленный простынёй диван.

«Ну зачем, зачем он мне его показал?» — с трудом расцепляя ресницы, подумал Аким.

Глаза предательски закрывались, а в голове мелькали не строчки Гарнизонного устава, где сказано, что дежурный обязан после вечерней зари оставаться в шинели при шашке и револьвере, а усыпляющее играла музыка, и нежно пели скрипки.

Некоторое время Аким всяко отворачивался от так манившего мягкого дивана со свежей простынёй и тёплым английским одеялом, но дьявол–искуситель, в лице дежурного вестача нашёптывал:

— Да вы не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие…

После этих слов Рубанов отцепил шашку.

— … ежели кому придёт в голову дурная мысль нагрянуть именно в это время, именно в наш полк, я мигом вас разбужу, не извольте, опять же, понапрасну сумлеваться…

Снял кобуру и сбросил мундир. Шаровары, однако, снимать не стал, плюхнувшись в них на мягкий родной диван и укрывшись одеялом, моментально уснул.

А в это самое время, страдающий от бессонницы главнокомандующий Петербургским военным округом великий князь Владимир Александрович, облачившись в генерал–адьютантское пальто и мучась от покалывания в области печени, решил «поймать» какой–нибудь гвардейский полчок. На основании долгого опыта он знал, что печень после этого, имеет свойство не болеть.

Проезжая в коляске мимо Мраморного дворца подумал: «Вот ведь у Кости апартаменты какие… Поважнее моих, — узрел часового у ворот лейб–гвардии Павловского полка. — А пойду–ка хозяйство Троцкого проведаю, — потрогал печень. — Почти не болит», — радостно гаркнул часовому:

— Спишь, братец?

— Никак нет, ваше высокоблагородие. За вами наблюдаю.

— А ну–ка дай ружьё погляжу, заряжено или нет, — применил старый унтерский приём великий князь.

— На посту не имею права отдать винтовку, вашвысокродь, — строго нахмурился часовой.

— Тогда звони и вызывай дежурного.

На долгие звонки дверь открыл зевающий вестовой.

Великого князя, по–видимому, он знал в лицо, так как глаза его стали величиной с супницу в офицерском Собрании.

— Не извольте беспокоиться, выше высочество, сейчас всенепременно дежурного предоставлю, — хотел он смыться, но великий князь успел уцепить за шиворот, чувствуя, что ждёт его неминуемая радость и полное излечение печени.

«А может, даже, пройдёт и прострел в спине», — шёл за вестовым, размышляющим, как бы ему хошь на минутку ускользнуть от начальства и предупредить помощника дежурного.

Улизнуть не удалось.

Подойдя к дежурному помещению, дядя царя стал настойчиво колотить в запертую дверь.

Думая, что припёрся надоеда–вестовой, плохо соображающий спросонок Рубанов, зевая и стуча ладонью по губам, так, что у него получалось «о–о–о», постепенно перешедшее в «а–а–а», когда в шароварах и мятой белой рубахе, без наличия на теле даже признаков шашки и револьвера, предстал пред грозные очи великого князя.

От радости, кроме печени и прострела, у того сами собой вылечились ещё несколько болезней.

— Фамилия и чин? — стараясь грозно выглядеть, вопросил он.

— Подпоручик Рубанов, — лихо щёлкнул босыми пятками Аким.

— Это какой же Рубанов? — пуще прежнего обрадовался Владимир Александрович. — Уж не сынок ли командира второй гвардейской кавалерийской дивизии Максима Акимовича? — с внутренней надеждой поинтересовался он, и излечился от всех болезней, услышав утвердительное «так точно».

«Как я теперь при царе–батюшке поострю над генералом», — ликовала великокняжеская душа.

— Десять суток ареста в Комендантской гауптвахте, — погладил затаившуюся где–то в недрах юного организма печень: «Совсем не болит», — поставил медицинский диагноз. — И трое суток дежурному по полку, — повернувшись, пошёл на выход в весьма удовлетворённом настроении.