Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том третий

– Я, дорогая, – сладко улыбнулась Марфа, – домом и не владею. Ты думаешь, что я законов не знаю? Сие дом казенный, сданный мне безвозмездно и бессрочно. Кого хочу, того и пускаю жить и Степан твой мне не указ. Пусть Ее Величеству жалуется. Посему собирайся, – подогнала она невестку, – детям скажем, что ты уехала в Лондон рожать, где к врачам ближе. Вот и все.

Маша тяжело поднялась:

– Марфа, а если он мне мальчиков видеть запретит? – красивое лицо невестки распухло от слез.

– Он в феврале в море уйдет до осени, – Марфа хищно, нехорошо улыбнулась:

– Как он из Нового Света узнает, куда я с детьми езжу? – продолжила женщина. «Не волнуйся, все устроится».

– Но деньги! – ахнула Маша, – миссис Стэнли надо заплатить, у меня, – она покраснела, – и драгоценностей нет, чтобы продать.

Марфа закатила глаза.

– Когда осенью арестовали Симмонса, дак я его незадолго до сего упросила за процент передоверить мой вклад Кардозо, банкиру из Амстердама. Я сказала, что взялись за католиков и беспокоюсь я за деньги свои. Владения Симмонса конфисковали, но доверенность сия, – Марфа томно опустила ресницы, – потерялась, что случается. Сие моего дедушки деньги, а не мои. Ежели дедушка распоряжается, дак Кардозо мне золото выдает. Понятно? – усмехнулась женщина.

– Твой дедушка в Святой Земле! – удивилась Маша. «Оттуда долго письма идут, сколько же надо ждать его разрешения!»

– Мой дедушка прислал единое письмо, – Марфа поцеловала невестку, – написал он, что сколь внучка его не попросит, столь ей и выдать.

– Марфа, – восхищенно сказала Маша, – ты такая умная!

– Ежели бы ты пожила в гареме не неделю, а три года, – сердито ответила невестка, – дак тоже бы поумнела. И не в глуши твоей, а в Стамбуле, в самом змеином гнезде. Давай складываться. Не волнуйся, не нашелся еще мужик, даже Ворон твой, что с Марфой Вельяминовой потягался бы.

Старик поворошил кочергой угли в камине:

– Редкий ты гость, – заметил он, – но это хорошо. Если не появляешься, значит, как я думаю, – он мимолетно улыбнулся, – все в порядке. Или стыдно тебе, Стивен, мне на глаза показываться. Скорее второе.

– Иногда я жалею, что не папист, – вздохнул Ворон, – или не православный, как раньше. У них тоже исповедь есть

Старик погрел руки у огня: «Зачем тебе перед кем-то исповедоваться, если Бог всегда рядом с тобой?»

– Господь не посоветует, что делать, – горько сказал Степан. «Поэтому я к вам и приехал».

– Я тоже не посоветую, – глаза у старика были живые, голубые, хоть и обрамленные сетью морщин: «Только ты можешь решить, куда дальше идти».

– Я решил, – Степан потер лицо руками, – но потом стал сомневаться. Один человек сказал мне, разве ты сам без греха, что бросаешь в нее камень?

– Умный человек, – хмыкнул старик: «Стивен, что случится с кораблем, если ты его бросишь?»

Поплывет по воле ветра и волн, – пожал плечами Ворон, – куда Божья воля его приведет, так и будет.

– В семье так же, – заметил старик. «Только ведут семейный корабль двое, а не один. Вы с женой бросили румпель и видишь, что случилось».

– Значит, Божья воля нам расстаться? – Степан помолчал.

– Если корабль тонет, капитан с него бежит? – спросил старик.

– Никогда такого не случится, – удивился Степан. «Капитану должно на корабле оставаться до последнего».

Старик повернулся к нему:

– Ты, как и твоя Мэри, можешь сейчас сбежать, но после такого ваш корабль точно разобьется. Ты этого хочешь?

Степан помолчал: «Не хочу. Я дом хочу, семью, чтобы любили меня».

– Каждый хочет, чтобы его любили, – резко ответил старик, – однако только Бог любит человека просто так, на то Он и Бог. Нам, смертным созданиям, любовь дается тяжело. Мы жадные создания и думаем только о себе. Если ты свою жену не любишь и не заботишься о ней, откуда у нее любви взяться?

– Она должна, – упрямо ответил Степан. «Жена должна любить мужа и подчиняться ему. Она клятву в давала».

– Ты, значит, не должен? – поинтересовался старик. Степан вспомнил тихий голос Анны: «Не рушь того, что годами созидалось».

– Я люблю, – сам того не ожидая, сказал он, – но я столько всего дурного сделал, что не мог в глаза ей посмотреть. Теперь еще и это…, – он прервался.

– Ты сам себе все и сказал, – заметил старик, – а что ты не без греха, я знаю. Ты много раз приходил ко мне. Я тебе тогда говорил и сейчас повторяю – повинись перед Мэри, она тебя простит, и не делай так более. Женщины, Стивен, умнее мужчин, умнее и добрее. Ты не пошел, а сейчас не хочешь ее простить. Ты, должно быть, кричал на нее, угрожал девочке, я тебя знаю. Это твоя гордыня, вот и все, – старик с сожалением посмотрел на Степана: