Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том третий

Степан спешился во дворе усадьбы. Марфа стояла на ступенях, держа за руки близнецов. Мальчишки, вырвавшись, полезли на него, ровно на корабельную мачту. Они трещали о ветряной мельнице и птичьих яйцах, о пони и собаке, о том, что Майкл упал и ударился коленом, но совсем не плакал, не то, что Лиза, которая вечно ноет.

Они шептали, что Федька противный, нет, не противный, это Федосья противная девчонка, слишком много о себе возомнила.

Они были уверены, что папа точно привез им из Лондона что-то интересное, а, может, быть, не только из Лондона, но и откуда подальше. Они обнимали его, крича, что они с Федей сделали на ручье запруду и приладили к ней колесо, и оно крутилось, а теперь на ручье лед и невозможно показать все папе, но колесо крутилось, все видели!

– Крутилось, крутилось, – Степан улыбнулся, – я верю.

Близнецы смотрели на него синими, будто море глазами. Прижав их к себе, он показал на седло: «Весь мешок для вас пятерых. Снимайте и бегите в детскую».

Дети пронеслись по ступеням маленьким ураганом. Степан поцеловал Марфу в висок:

– Здравствуй, сестрица. Марья-то где? Или случилось что? – Степан испугался. Марфа смотрела на него странно, ровно она хотела что-то сказать и сдерживалась.

– Нет, здорова она, – Марфа помолчала. «У себя ждет».

– Все в порядке? Дети как? – сестра зашла в дом: «С детьми все хорошо. Я с ними побуду».

В два шага догнав ее, Степан встряхнул женщину за плечи: «Марфа!»

– Иди к жене своей, Степа, – только и велела она.

Не веря, не умея поверить, он еще раз переспросил: «Не мой?»

– Нет, – сквозь рыдания отозвалась жена. «Не могу я врать далее, Степа. Не твое это дитя».

Не понимая, что делает, Степан сжал кулак, но вспомнил: «Отродясь я на женщину руку не подыму».

– Как ты могла? – он приказал себе сдержаться:

– Шлюха дрянная! Я тебя за порог выброшу. Иди к своему… – он выругался, – или в бордель, где такие подстилки в цене. На жизнь себе ты заработаешь».

Она съежилась в кресле, прикрывая руками аккуратный живот. Ему стало брезгливо:

– Но спасибо, что ты мне сказала, – зло добавил Ворон, – хоша теперь чужого ублюдка не воспитаю.

– Степа, но ты сам Пете говорил…, – жена подняла заплаканное лицо.

– Ты, Мария, думала, что я умер, – ядовито спросил Степан, – и поэтому решила с другим в постель лечь? Однако я вроде живой был, что тогда, что сейчас. Ты себя с Марфой не равняй, ты поблядушка просто.

Он с удовлетворением увидел, как Маша дернулась, ровно от удара.

– Кто отец? – устало спросил Степан. «Али ты не знаешь?».

– Зачем тебе? – всхлипнула женщина.

Он остановился рядом: «Посмотри на меня». Маша покорно подняла глаза.

– Трогать я тебя не хочу, – сказал Степан, – хоша другой муж тебя бы до смерти забил и верно бы сделал. Но мне даже пальцем единым прикасаться к тебе противно, тварь развратная. Но того, с кем ты блудила, я убью. Иначе нельзя, здесь дело чести моей затронута. Кто он, говори!

– Умер он, – сглотнула Маша. «Летом еще. Мне письмо прислали».

– Как удобно, – рассмеялся Степан.

– Ты солгать хотела, что ребенок мой? – он заставил себя снять руку со шпаги. «Таков путь и жены прелюбодейной; поела и обтерла рот свой, и говорит, я ничего худого не сделала», – он мерил шагами спальню.

Кивнув, она опять расплакалась.

Степан остановился у двери:

– Ежели отродье блуда живым принесешь, дак духу его здесь не будет и не увидишь ты его более. Поняла?

– А я? – Маша опустила голову в руки. Он видел только аккуратный пробор в ее черных косах. Чепец лежал на ее коленях.

– Я теперь не уверен, что и сыновья мои, – горько сказал Ворон.

– Степа! – соскользнув с кресла, жена рухнула на колени. «Чем хочешь клянусь, что твои это дети!»

– Что твои клятвы стоят, коли гадина ты бесчестная, – спокойно сказал ей муж:

– Я так решил. За детьми ты ходишь прилежно, они тебя любят, посему из дома я тебя пока не выгоню. Про ублюдка твоего скажу, что умер. Жить я с тобой более не стану, – он хмыкнул, – а когда мальчикам исполнится восемь, я их заберу. Пока они еще маленькие. Потом отправляйся куда хочешь, и чтобы я о тебе больше не слышал, и не видел тебя. Поняла?

Маша разрыдалась, стоя на коленях

– Прости меня! Хоша что доброе мне скажи!

– Доброе? – нехорошо улыбнулся муж:

– Слушай доброе. Ежели за два года, что я тебя из милости под крышей своей оставляю, ты с кем блудить начнешь, дак я тебя живой в землю зарою. Иисус меня простит, ино ты заповедь Божью преступила. Ты, Машенька, знай, я хоша человек терпеливый, но ты мое терпение сейчас до самого дна вычерпала.