Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

Вандалы марксизма, - употребил выражение гость, - эксплуатируют самое тёмное в инстинктах толпы, превозносят насилие и по-настоящему верят только в него. Но это противно культурному товаропроизводителю, крестьянину-собственнику, сознательному горожанину. Приманка «Грабь награбленное!» скоро перестанет привлекать, народу откроется обман - в котором чересчур, явно чересчур низменного и примитивного...

Байбарин мог бы заговорить об обмане, что всё ещё не открылся народу, а те, кому бы и просветить обманутых, к этим трудам нимало не тяготеют. Но Прокл Петрович лишь замкнуто посматривал поверх головы гостя, болея немощно-горьким молчанием.

Викентий Георгиевич продолжил о том, что видеть в комиссародержавии не «выверт», а нечто долговременное - значит быть, с одной стороны, пессимистом, а с другой - страусом, который прячет голову в песок, дабы не замечать гораздо более гибельной опасности... За столом слушали и ели принятые на поминках блины с мёдом, пока доктор, пригубив из рюмки густо-красного кагора, опять не возразил:

– Многим, разумеется, противно и больно, что над ними вытворяют - ну да ведь терпели и потерпим... - он вдруг приосанился и проговорил глуховато от взволнованности: - Тирания красных не рухнет, если не станут постоянными решительные и отважные поступки, - при этих словах доктор повёл глазами на Прокла Петровича.

Булкин, тоже смотря на него, медленно приподнял брови:

– Вы показали быстроту мысли и безупречное умение её исполнить, - заявил он непритворно уважительно.

Семён Кириллович тут же с живостью обратился к доктору, приглашая поддержать:

– Вы видели штуцер после дела - от него порохом пахло! Так вот... - Лабинцов повернулся к Булкину и к тем, кто был с ним, и стал с новыми подробностями описывать, как тесть, действуя двумя ружьями, первым же выстрелом свалил главаря, обратил команду наглецов в паническое бегство, а главных обезоружил и «взял на месте!»

Булкин, которого инженер ознакомил с острым сюжетом сразу при встрече, терпеливо помолчал несколько минут и произнёс недовольно:

– То, что большевики обречены, не означает прекраснодушного к ним отношения. Я уже заметил вам... вы не должны были отпускать этих двоих.

Семён Кириллович покраснел и вдруг обрадованно покосился на Мокеевну, подававшую смену блюд.

– Покорно прошу прощения, что я за столом о таких вещах... - попытался ответить он гостю с ветреной иронией, но вышло это ненатурально, - вот тут подтвердят, во что был превращён погреб... - Лабинцов с надеждой глядел на Мокеевну.

Та, в негодовании на узников, прямодушно осведомила:

– Отхожее место сделали! А там припасы, вино разных сортов.

– Вина много выпили? - спросил доктор хозяина.

– Им - и думать о вине? Вы только представьте их положение... - начал тот отвлечённо, но Мокеевна упростила:

– От рябиновой штоф пустой до капли остался. И четыре окорока изъели, ровно крысы. Нет чтобы за один приняться и есть.

Семён Кириллович не одобрил осуждения.

– Мы не дали им хлеба и даже воды, - сокрушённо поведал он гостям, - дом в осаде - нам было не до того...

– Перестаньте благодушествовать! - распекающе произнёс Булкин. - Можно было потерпеть до нашего прибытия - мы получили бы от них сведения.

Лабинцов задирчиво оттолкнул тарелку с киселём:

– Ну, знаете ли! - к удивлению присутствующих и, более всех, тестя он сделался неузнаваемо дерзким. - Тогда судите меня военно-полевым судом! - бросил инженер в лицо представителю Комуча.

Люди Булкина оскорблённо-тяжело посуровели, всё зазвенело нервно-магнетическим звоном, предшествующим молнии, но Викентий Георгиевич заговорил без гнева, с тем достоинством, которое так идёт сознанию огромной власти:

– Не забудемте, по какому поводу мы собрались... - он выдержал полную укора паузу, а затем, извинившись перед Проклом Петровичем за «неуместные выяснения», зачерпнул ложкой поминальную кутью.

Впечатление было сильное. Лабинцов пристыжённо потух и тоже стал есть кутью. Доктор, словно только теперь заметив, отличил одну из стоявших на столе бутылок:

– Джанхотский лафит! У вас что же - запасец?

– Последняя, - с виной в голосе сообщил хозяин.

– А я дюжину сберёг! - воскликнул доктор довольно и без нужды громко. - Господа, выкроите время - прошу ко мне!

Утром, когда хорунжий шёл на кладбище, небо уже было пекуче жарким. За посёлком взгляд привлекло картофельное поле; бледно-зелёная цветень картофеля не скрадывала правильно нарезанных рядов, и сейчас, когда местностью владела война, живописно-аккуратный пейзаж казался странным и трогательным. Несколько женщин пололи, коротко взмахивая тяпками, и Байбарина так и потянуло свернуть с дороги, погрузить руки в очищенную от сорняков рассыпчатую сухую землю...