Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

Вакер приступил к тому, что стояло в сознании завораживающим вопросительным знаком:

– Скажите, а куда ваши... кто бой выиграл, - подобрал он выражение, - скрыться сумели? Ведь никого из участников не нашли!

Лицо старика стало загадочно-отсутствующим.

– Секрет взял вас за живое, а? - сказал он так, что Юрий с нехорошей явственностью ощутил себя под зорким, прицельным наблюдением. - Когда мы ваших крошили, - произнёс рассказчик, - они, может быть, в нас заметили странность...

– Какую? - в чувстве, будто его щекочут между лопатками холодным пальцем, прошептал Вакер.

– Да старики были-то мы! Самым молодым - за сорок пять.

Вакер узнал, как казаки призывных возрастов, сытые войной кто на германском, кто на австрийском, кто на турецком, а кто - и на персидском фронтах, не захотели «вдругорядь от порога плясать». Вопреки доводам отцов и дедов, несмотря на вести о том, что красные учинили в станице Ветлянской, собрание молодых казаков порешило: «В нас большевики не стреляли - а мы первыми не станем!»

Но и старики не отступились от своего: «Костьми ляжем, а казацкую честь отстоим!» Две стороны сошлись на таком уговоре: молодёжь уедет в станицу Буранную, где будет устроено гулянье, и потом свидетели смогут удостоверить, кто во время боя гулял в Буранной и перед красными чист.

А старики отправили по ближним станицам и хуторам посыльных созывать подмогу. Немало откликнулось - из пожилых казаков. Так и возник стремительно отряд «на момент».

Покончив с красными, старики разъехались по домам. Понимали, что неминуемо явятся новые силы коммунистов - мстить. Но пусть-де сперва докопаются, кто изничтожал их братву... Не сжился ещё народ с революционным, с небывалым - закоснело судил по прежним порядкам. О молодёжи, к примеру, полагали: коли руки кровью не обагрены и очевидцы - не один, не двое, а станица вся! - подтвердить это могут: какой спрос с невинных? Держалось ещё упование на стародавний, не одним веком проверенный приём: «Меня там не было - а потому знать ничего не знаю, ведать не ведаю!» Молодые казаки обязались на том стоять.

Некоторые из стариков, кто в бою особо на виду был, подались, как хорунжий, в другие края спасаться. Но большинство положились на Божью волю. Надеялись, как велось у старообрядцев: свои не выдадут.

Пришедшие в станицу каратели заставили вспомнить другое: и не подлежащие дани платят имением, и не подлежащие ярму склоняют выю под нож... Уж, казалось бы, станичный-то атаман должен был потревожиться о своей участи. Но, видать, держало его убеждение, что он «в стороне». Благословив уговор молодёжи и стариков, он во время дела оставался дома с семьёй: кто опровергнет это? Красные, однако, согнав на площадь перед церковью народ, расстреляли атамана с сыном - и с ними священника, мельника и шестерых самых зажиточных казаков Изобильной. Четверо из них действительно участвовали в истреблении житоровского отряда - но никто их вины не открыл, а сами они не признались.

Должно быть, многие из молодых казаков теперь пожалели, что не выступили против красных. Во всяком случае, когда каждого седьмого из тех, кто провёл день в Буранной, избивали и штыками кололи перед тем как пристрелить, - ни словечка у них о стариках не вырвалось.

Вакер, до конца жизни запечатлевший в памяти каждую детальку рассказа, более всего обжигался мыслью: «И Нюшин, и Сотсков были в Буранной! Оба, они оба знали - кто истребил отряд Житора, кто убил его самого! И, однако, Марат - при всём его неистовом упрямстве, при его бешенстве напора - не смог расколоть их».

Юрия приводило в восхищённо-недоумевающее беспокойство: они молчали и теперь - после столького, что пережили с того дня Святого Кирилла в Буранной! после столького, что должно было научить их... скептицизму - выбрал он слово.

Молчали, чтобы не подвести под расстрел стариков, какие ещё жили? Он с бесцеремонной быстротой упёр в Пахомыча вопрос:

– Вас не тревожит, что участников боя теперь найдут? Кому тогда по сорок пять было - им шестидесяти пяти нет. Могли бы пожить...

– Могли бы, - согласился хорунжий, - да только никого их не осталось. Я к старообрядцам принадлежу, - напомнил он гостю, - и знаю: мои единоверцы давно собирали имена всех тех, кто выступил против Житора. Немало потом ушло с Дутовым. А других социализм поел. Выделялись они мнением, поведением: брали их и до коллективизации. А она уже окончательным триумфом прошлась. Но за мёртвых братья молиться не перестали, каждое имя поминают.