Селим Ялкут - Братья

— Убили этого Сабана. Которого я тебе сегодня показывал. Помнишь?

— Не помню. Я сплю.

— Идем. Поглядим. Что творится в городе.

Пряча руку, Михаил натянул рубаху и пошел вслед за Альбертом. Под стеной стояла бочка с водой. Их держали полными на случай пожара. — Я догоню. — Сказал он Альберту — Умоюсь, раз встал.

Альберт убежал, Михаил тщательно вымыл руки, застирал рукава, подвернул их до локтя и еще раз внимательно осмотрел себя. Потом вернулся домой и снова лег. Когда Альберт вернулся, он уже спал. Действительно спал, а не притворялся, предыдущий день оказался самым долгим в его жизни.

Утром он был готов к походу. Несмотря на ночной переполох, герцогиня приказала трогаться в путь. Люди садились в седла, смущенные дурным предзнаменованием. Впрочем, задерживаться по такому случаю тоже не хотелось. Михаил был безразличен к слухам. Он видел, как стражники вели Жака — слугу господина Сабана в ратушу. Там велось дознание.

В двенадцать выступили. Прошли через город, провожаемые колокольным звоном, вышли за ворота. Дорога шла вдоль стены. Невысокая часовня из красного камня пряталась среди деревьев. Бил колокол, птицы чертили небо. Шли молча, осеняя себя крестом мимо свежей насыпи.

— Городское кладбище. Тут хоронили всех, кто умер за недавние дни.

Михаил сел на обочину, поправляя обувь. Дождался, пока остался один. Подошел к могиле. Опустился на колени, взял в ладони горсть земли, поднес к губам, подышал на нее и бережно положил назад. — Их похоронили в одной могиле со всеми. — Подумал он.

— Их похоронили, как людей. — Он прислушался, чем отзовется в нем эта мысль, и не почувствовал ничего. Только пустоту. Он встал, отряхнул одежду и, уже не оглядываясь, бросился догонять ушедших вперед паломников.

__ __

После того, как дож Доменико Сельво сочетался браком с дочерью византийского императора, Венеция обрела восточную утонченность и блеск. Обе страны, казалось, устали от многолетнего соперничества и вражды и, наконец, скрепили союз узами достойного брака. Теперь они открыли друг для друга торговые пути, связали жаркие глубины востока и пространства европейского континента. Зависть и злость генуэзцев, марсельцев и других соперников Венеции была бессильной. Им доставались объедки со стола новых союзников. Венецианцы теперь могли без помех придушить амальфийцев — давнего и настырного торгового конкурента, а византийцы — осадить сицилийских норманнов — многоликое чудище, превзошедшее по вероломству и жестокости варварские народы.

Роскошь Венеции затмила Константинополь. И понятно почему. Великие христианские воины Востока — так гордо называли себя византийцы — не успевали отбиваться от набегов и нашествий, которые, как тяжелые волны, накатывались на стены города. Они шли с севера — из глубин причерноморских степей и юга — оттуда, где цветущие долины Романии сменялись отрогами малоазийских гор. Год за годом Византия сражалась и побеждала, более преуспевая хитростью, чем мощью, и теряя силы в этой борьбе. А Венеция, не знающая военных угроз, свободно могла распорядиться богатством, возводя все новые дворцы, сбрасывая в море, как ненужную скорлупу, остатки старых стен и одевая в мрамор набережные и пристани. Теперь там разом стояли десятки кораблей со всего Средиземноморья и далее, вплоть до далекого Кавказа. Город рос бурно — надменный он каждый день умножал свое великолепие. Благодарность небу была благодарностью богача, не знающего меры собственному тщеславию. Базилика Святого Марка, вставшая над его мощами, не уступала великолепию византийской Софии, а во многом превзошла ее выставленными напоказ драгоценными реликвиями. Когда-то эти мощи похитили из Александрии и тайно вывезли, прикрыв соломой, венецианские купцы. Их лукавством гордились, разве торговля не та же хитрость. Евангелист Марк стал небесным покровителем, охраняющим Венецию, а его знак — ее гербом. Именно здесь, более чем где бы то ни было на аскетичном христианском Западе, богатство служило утверждению красоты, как понимали ее сами венецианцы — красоты щедрой, пышной, обрамляющей священные реликвии в золото и драгоценности. Бог явился сюда не босым странником, а богатым купцом, заключившим, как удачную сделку, союз неба и земли и освятившим его во имя державного процветания. Для утверждения служило серебро огромных соборных лампад, беломраморные колонны, великолепие вертепа (мыслимо ли?), выложенного россыпями жемчуга и драгоценных камней, блеск мозаик, золото свода с устремленным ввысь сонмом ангелов. Но, переняв у Византии это почти пугающее великолепие, смешавшие воедино Божьи заповеди и авторитет кесаря, Венеция не без лукавства добавила к ним нечто свое, лишив византийский образ надменной чопорности и нерассуждающего повиновения. Не зря благообразие старцев соседствовало здесь с блеском роскошных туалетов, а запах ладана неизменно дополнялся ароматами благовонных смол, вытяжек и растираний, которыми знатные дамы умащали цветущую плоть.