Владимир Дружинин: Тропа Селим-хана

Осенью 195… года я гостил в Грузии, у моих друзей-пограничников.

— Эх, приехать бы вам пораньше! — говорили мне. — Тут такое творилось…

Увы, я не был свидетелем памятного поиска. И мне пришлось вооружиться блокнотом, знакомиться с участниками событий.

Сейчас они словно обступили меня. Вот Игорь Тверских со своей собакой Гайкой. Вот братья-близнецы, связисты Весноватко, из которых один — верзила Антон — известен как «старшой», хотя он старше худощавого, веснушчатого Димитрия всего на полчаса. Я вижу черные, чуть насмешливые глаза Лалико, дочери Арсена Давиташвили, знатного чабана. Вижу старожила границы — подполковника Романа Нащокина. Вижу неторопливого, дотошного следователя Вахтанга Ахметели и многих других хороших людей.

Передо мной дергается, закатывает глаза Нияз-Мехмед-оглы, бандит с повадками юродивого. Его я тоже видел и слышал его показания на суде.

С начальниками Нияза, организаторами «Рикошета» мне встречаться не приходилось. Восполнить пробел помогли записки Сайласа Дарси, недавно опубликованные за границей. Я выбрал из них наиболее существенное и перевел. Читатель найдет здесь подлинные отрывки этого примечательного документа.

Собственные имена и географические названия мною частично изменены.

— Все ясно, — сказал Сивцов.

Он поглядел на ручей, вздувшийся от недавнего ливня. Нет, дальше идти незачем. От пролома в заграждении собака привела прямо сюда, к водопою.

Часто дыша, она обнюхивала следы. Свет луны упал в лощину, ручей блеснул, как выхваченный из ножен клинок, и на берегу, в вязкой черноте ила, резче обозначились отпечатки острых, раздвоенных копыт.

Сивцов нагнулся, измерил промежутки. Да, все ясно — кабан. Старый, грузный хряк, пудов на десять. Он шел вразвалку, лениво вытаскивая ноги из ила. Тут он стоял и пил из ручья — вон как глубоко вдавились копыта.

— Мяса-то пропадает, товарищ капитан, — вздохнул солдат Тверских, — сила!

Были еще следы — давние, размытые ливнем. Сивцов не раз видел, как сверху, из леса, поясом охватившего гору, двигались к водопою дикие кабаны: мохнатые, клыкастые секачи и гладкие, розово-серые поросята. Страсть охотника Сивцову незнакома, но рука его невольно тянулась к оружию. Жаль, стрелять нельзя: рядом граница.

Солдат притянул к себе собаку за поводок, потрепал по маслянистой холке.

— Гайка, Гаечка, — басовито выпевал он. — Нам бы с тобой отбивную свежую, а?

«Почему именно гайка? — подумалось Сивцову. — Длинная, поджарая, остроухая. Странные клички достаются собакам…» Мысли начальника заставы возвращались в спокойное русло.

— Или шашлыку, — басил Тверских. — Шашлычку из свинины, а? Как ты считаешь, Гайка, а?

Сивцов еще раз оглядел берег у водопоя. Как много на нем кабаньих следов! Нет, идти дальше не имеет смысла. Такие «нарушители», почитай, каждую ночь ходят. Правда, кабаны редко рвут колючую проволоку. Чаще всего раздвигают. Но удивляться нечего — проволоку разъела ржа. Оборванные концы ее стали рябиново-красными. Понятно, она не могла выдержать напора огромного зверя. Там, у проволоки, на каменистом грунте, кабан не оставил явственных следов, но зато потерял клочки своей шерсти. Волоски, жесткие, совсем свежие волоски, повисли на стальных шипах.

— Товарищ капитан, — сказал Тверских, — сколько я ни ел шашлыка, — он развел руками, как бы желая показать количество съеденного, — а такого, как в Тбилиси, нигде нет. Заверяю железно! Там ресторан на горке есть. Ресторанчик — будь здоров!

— Ох, Тверских, — вздохнул Сивцов. — Ох, товарищ Тверских!

— Слушаю вас, — отозвался солдат и повернул к Сивцову широкое, костистое лицо.

— Глупости у вас в голове, вот что. И потом — бросьте вы, наконец, эти словечки — «железно», «классно». Так выражается отсталая часть молодежи, а вы пограничник. Возьмите Тургенева. Как у него…

Пример из Тургенева, однако, не шел на ум капитану, и он замолчал.

— Идите! — закончил он.

Тверских подхватил поводок. Тотчас он и остроухая Гайка исчезли в кустарнике.

Сивцов не спешил. Для порядка он осмотрел кусты, потом еще раз побывал у пролома в ограде и поднялся к заставе. В канцелярии мерцала притушенная керосиновая лампа. Капитан взял трубку телефона: вызвал комендатуру.