Владимир Дружинин - Тропа Селим-хана

Часовой глянул на увольнительную, открыл ворота. Завтра Игорь выйдет за эти ворота еще раз, и надолго. Десять дней плюс дорога…

А через год он уедет навсегда… У Игоря защемило сердце. Да, начальник заставы пожмет ему руку и пожелает счастья в новой, гражданской жизни. Покинуть границу? Эти горы с языками снега стали удивительно родными в последние месяцы. А товарищи еще ближе. Оставить границу, Лалико?

Многое передумал Игорь, шагая на кочевку. И все мысли вокруг Лалико. Хорошо бы застать ее одну. Неловко как-то при отце… Прежде всего надо объяснить — завтра в отпуск, пришел проститься. Затем попросить прощения. Если она простит, тогда… Тогда сказать ей, что он непременно должен видеть ее почаще. Что без этого…

Когда с пригорка открылись сакли, Игорь вдруг оробел. Захочет ли Лалико видеть его? Ей он вовсе не нужен. А что он, собственно, сделал такое, чтобы требовать внимания к себе? Ну, заслужил поощрение, отпуск на родину. Эка важность! Нарушителя все-таки не он задержал, а другие.

Лалико он застал одну. В котле над очагом варился ужин.

— Здравствуй, — сказала она просто. Игорь попытался определить по голосу ее, по выражению лица, — рада она его приходу или нет. И не смог. Смущение мешало ему. Он сел на скамью, потом вскочил, так как вспомнил, что ему и не предлагали сесть, прошелся по скрипучим половицам.

— Уезжаю вот завтра, — выпалил он.

Лалико помешивала ложкой в котле. Она обернулась, подняла ложку, — хлопья пены упали ей на передник.

— Долго будешь?..

Игорь видел только ее лицо. И то неясно. Все виделось смутно, как в стремительном сне.

— Десять дней плюс дорога, — глухо выговорил он.

Лалико смотрела на него. Теперь он видел только ее глаза, ее большие черные глаза. Он должен был прибавить, что едет в Москву. Иначе ведь непонятно, — какая дорога.

— Плюс дорога, — повторил он.

Слова не слушались его. С языка слетали вовсе не те слова, какие следовало сказать Лалико.

— С Гайкой жаль расставаться, — громко, в полнейшем отчаянии сказал Игорь.

Варево в котле лилось через край. В очаге шипело. Лалико не слышала, она смотрела на Игоря.

— Собака моя, — пояснил он. — Мировая собака.

— Гайка! — отозвалась Лалико. Теперь глаза ее смеялись.

— Имя такое. Законная собака, — заговорил Игорь с облегчением. — Мышей только боится… А так — замечательная собака. Геройская.

Он видел глаза Лалико, глубокие, внимательные. Он опять говорил не то, что надо было сказать. С досадой, с болью он сознавал, что те, другие, самые значительные слова, созревшие для Лалико в тайнике его души, так и останутся не высказанные сегодня. Духу не хватит их произнести! Но он не умолкал. Ему хотелось говорить — все равно что, лишь бы видеть глаза Лалико, обращенные к нему. Лишь бы не гас их удивительный свет.

На заставу к капитану Сивцову я приехал через полтора месяца после описанных событий.

Был вечер. Я сидел в канцелярии и расспрашивал начальника заставы о подробностях памятного поиска. Вошел офицер и передал Сивцову приказ начальника отряда усилить охрану границы. Ожидалась новая шпионская вылазка.

Очевидно, крах операции «Рикошет» не образумил Мерриуотера, Эпплби и компанию.

Уотер — вода (англ.).

Здравствуйте!