Селим Ялкут - Братья

Стали прощаться, пожали друг другу руки, потом замешкались на мгновение и обнялись…

Не иначе, как под влиянием этой беседы, я сознательно поддался искушению. На пути через площадь я выпил кружку вина. Давние пристрастия сохраняют свою прелесть, если не следовать им сверх разумной меры. Последние деньги я заплатил за представление, тут же на площади выступали заезжие артисты. Я прошел в палатку, уселся на скамейку. Зрителей было немного, выступление шло вяло. Незаметно я задремал. Проснулся от звука колокольчика над ухом. И детский голосок пропел из-под маски.

Наступил последний день. Еще одна загадка ждала меня в большой лавке, пока мои спутники искали товар, а я бесцельно осматривался по сторонам. Я ощутил на себе взгляд. Хозяин, сидевший в углу на ковре, разглядывал меня с явным интересом. Перед ним стоял поднос с угощением, он пил и ел, глаза привычно трудились, следя за порядком. И я оказался в поле его внимания. Некоторое время мы разглядывали друг друга, я — с недоумением, он — с лукавой ухмылкой. Лицо показалось мне знакомым, но потребовало напряжения памяти. Не сразу, уже по пути домой, подхваченный горячим ветром пустыни, я, наконец, вспомнил. Лавочник был похож на давнего грека, выданного нами в Константинополь. Сходство было удивительным, но я и сейчас уверен, оттуда, из уготованного ему ада не возвращаются. Но вот теперь… Возможно, совпадение или родственное сходство, но как объяснить этот взгляд? Интерес к моей скромной особе? В конце концов я смирился с загадкой. Что бы там не было, пусть уходит.

С меня было достаточно. Я твердо знаю, что выбрал, и хочу вернуться. К звездному свету, стекающему с протянутой к нему руки, к пению, доносящемуся из церкви, к тишине, неслышным шагам и теням, растворенным к рассветном сумраке. К восходу солнца. К книгам и рукописям, к наблюдениям и размышлениям собственного ума. Меня не тревожат и не торопят, сам я не стремлюсь к затворничеству, по крайней мере, пока. Я хочу оставаться свободным, как учит меня бесценный Пелагий. Я не распространяюсь на его счет, чтобы не смущать простодушных. Пусть остаются, кем были и есть. Возможно, так и назначено, каждому по вере, а ощущение общего греха удерживает нас вместе из покорности и страха. Я готов принять, если так нужно для общего блага, для тех, кто не сомневается и знает готовый ответ, для всех, но не для себя. Кто сказал, что свобода легка и приятна? У нее горький привкус, я ощущаю, и она не насыщает. Я просто садовник, огородник, уборщик, если понадобится. Мне достаточно монастырской библиотеки, а работа для пропитания всегда найдется. И когда нибудь наступит другая жизнь и соединит меня с теми, кто памятен мне и дорог. И уже навсегда.

Мы выходили вечером, последними, кого выпустила стража. Городские ворота затворились вслед за нами. Расчет был, преодолеть ночью часть пути и добраться до оазиса, где можно переждать дневную жару. Стояла полная луна, дорога под ногами была залита белым светом. Мы миновали ущелье и стали взбираться на гору. Я вспомнил слова Карины. Мы не можем останавливаться. Мы можем только оглянуться, на ходу и идти дальше. Так и я оглянулся. Темная громадина лежала позади. Темная тяжелая линия стен. Ни огонька за ними. Небо над городом висело низко. Луна сияла ослепительно, будто магический круг, начало неизведанного пути, пронизывающего насквозь толщу мироздания. Свет манил. Что в нем? — Эй, брат. — Окликнули меня сзади. — Смотри, куда ставишь ногу.

Я встряхнулся и, теперь не оглядываясь, пошел вперед.