Гасьен Куртиль де Сандра - Мемуары M. L. C. D. R.

Я рассказал о своих подозрениях искушенным в подобных делах людям, и они со мной согласились; адвокаты тоже поддержали меня, но дали совет: выиграть предстоящий процесс можно, только доказав подложность долговых обязательств. Приложив все усилия к этому, я обратился за помощью к нескольким достойным людям из наших мест, знавшим, чем обязана мне моя семья и искренне сочувствовавшим моему положению, — но, как бы они ни стремились мне посодействовать, все их труды оказались напрасными, ибо те, на кого полагалась мачеха, отнюдь не собирались ни в чем признаваться; возможно, что за пособничество они получили хорошее вознаграждение. Стало ясно, что процесс затянется надолго. Тогда я, получив надлежащее разрешение, распространил объявления с рассказом о мнимых долговых обязательствах в тех приходах, где проживали все причастные к фальсификации, надеясь, что накануне Рождества те раскаются в содеянном. Моя сестра проявила себя тогда с наилучшей стороны: разыскав меня, она сказала, что готова свидетельствовать в мою пользу, хоть это и рассорит ее с матерью, если та об этом проведает; она слышала не раз, как отец в разговорах с матерью упоминал, что его собственный отец не оставил ему никаких долгов, а, напротив, незадолго до смерти располагал суммой в восемь тысяч франков; она помнит это, как если сие было сказано четверть часа назад, и готова в любой момент подтвердить данный факт в суде, если это мне поможет. Я поблагодарил сестру за доброту, но, не желая, чтобы из сочувствия ко мне она навлекла на себя гнев матери, ответил: ни к чему такие жертвы, мне довольно лишь ее сердечного участия; я сердит на то, что лишен наследства, но если смогу его добиться, то назначу своей наследницей именно ее — ту, кого искренне люблю. Она оказалась женщиной добропорядочной, как я и думал, и спустя еще три или четыре дня вручила мне бумагу, в которой отказывалась в мою пользу от той доли в наследстве, что принадлежала моей покойной матери, при этом завещав своему сыну, в случае ее смерти, не посягать на это добро. Когда она стала упрашивать меня взять этот документ, я рассмеялся и разорвал его на мелкие клочки, ответив, что мы всегда придем к согласию безо всяких бумаг. Дай она мне сотню тысяч экю, и то я не был бы признателен ей больше, и меня печалило лишь то, что я не могу отблагодарить ее за это по достоинству.

Наш процесс, начавшийся на родине, вскоре был перенесен в Париж: на этом настоял один из подставных кредиторов мачехи, считавший, видимо, не без достаточных причин, что получит там больше преимуществ. В этом деле, явно обещавшем быть непростым, у меня неожиданно блеснула надежда, ибо и я в столице имел друзей не меньше и думал, что они не покинут меня в беде. И впрямь, многие предложили мне свои услуги, и я, хоть и ненавидел тяжбы больше всего на свете, бросился отстаивать свои интересы с таким пылом, что позабыл о еде и отдыхе. Когда я вспоминаю об этом, то даже не знаю, что побудило меня так перемениться — быть может, желание отплатить мачехе, всю жизнь почитавшей своею обязанностью издеваться надо мной. Однако судьи были настроены против меня, и все говорили, что я проиграю процесс, если не предъявлю какие-либо доказательства, способные подтвердить учиненную надо мной несправедливость. Я поднял брачные контракты двух моих тетушек, доказывая, что, раз отец дал им в приданое пятьдесят тысяч франков, то сам должен был иметь намного больше денег, — но когда сказал, что это и есть достаточное доказательство, адвокаты лишь посмеялись надо мной и заявили, что в судебных процессах решения не принимаются на основании допущений.

Нечего и говорить, что после такого поворота событий я оказался в крайне затруднительном положении и уже мрачно предрекал, что вскоре буду приговорен к выплате судебных издержек, как вдруг один советник Большой палаты {252} передал мне, что поможет выиграть тяжбу, если я женюсь на его дочери. Я поинтересовался у человека, принесшего мне это предложение, кто такой этот советник, но тот сослался на запрет об этом рассказывать, пока я не соглашусь и не дам слова жениться, — только после этого меня познакомят с тестем и невестой. Тогда я заметил: странно вступать в брак неизвестно с кем, и, прежде чем обещать, я все же хочу знать, о ком идет речь; во-первых, это предложение либо шутника, либо, что более вероятно, человека неразборчивого в средствах — ведь получается, что мой будущий тесть готов опуститься до торга правосудием, обменяв справедливое судебное решение на мою свободу, а возможно, и честь; во-вторых, требуя заочного согласия, он вызывает недоверие к себе — поступить так могли только два или три человека, которых я не хотел бы называть, — но если это один из них, то я скорее предпочту всю жизнь оставаться нищим, чем идти на столь низкую сделку.