Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том седьмой

– Он поднялся на ноги после ранения, – Анна налила себе кофе, – шел июнь сорок пятого, в горах бродила всякая шваль, часто случались стычки, – дежурные наливали Гольдбергу миску трофейного немецкого концентрата.

– Или трофейной русской тушенки, – она присела на подоконник с чашкой, – или мы варили рыбный суп, – иногда им удавалось подстрелить оленя. Штерна запрещала детям воровать с крестьянских огородов.

– Ватага Иосифа все равно приносила огурцы и яблоки, – хмыкнула Анна, – это было в Болгарии. В августе мы добрались до Стамбула, а дальше все было проще… – она не знала, что ей делать.

– Подняться наверх, – на табурете лежало его пенсне и военных времен портсигар, – сказать, что все было ошибкой… – Анна была уверена, что Гольдберг тоскует по недавно умершей жене.

– Я подвернулась под руку, – пальцы затряслись, пепел испачкал подол плаща, – меня надо было утешить. На войне люди сходились мимолетно, но те времена прошли. После встречи с Джо я обещала больше не ошибаться, но опять оступилась, – Анна уверяла себя, что ничего не случится.

– Я давно не в том возрасте, – она оставила пустую чашку на столе, – и он не может меня полюбить. Мне скоро пятьдесят, а он совсем не похож на шестидесятилетнего, – Анне стало неловко.

– Надо уходить, но я оставлю записку, – стойка портье пустовала. Отыскав ручку и бумагу, Анна набросала несколько слов. Свернутый лист лег в ячейку с номером «18».

Счастливый номер, – поняла Анна, – по гематрии он означает жизнь. Лиора выздоровеет, но больше мне надеяться не на что. Продолжения не случится, я ему не нужна и никогда не понадоблюсь… – колокольчик на двери пансиона звякнул. Анна попыталась справиться со слезами. Раскрыв зонтик, она побрела к вокзалу Миди.

Замигал зеленый огонек радио, диктор мягко сказал:

– В Брюсселе пять часов вечера. Передаем программу классической музыки. Прослушайте архивную запись. Играет маэстро Генрик Авербах в сопровождении израильского филармонического оркестра, дирижирует Леонард Бернстайн, – Гольдберг узнал музыку.

– Лада всегда слушала этот концерт, – он размял сигарету, – Аннет тоже его любит. И я люблю, пусть я и не разбираюсь в искусстве, – ординаторская пустовала.

– Курить здесь все равно нельзя, – посетовал Эмиль, – ладно, я дождусь Маргариты и Джо, – племянница с мужем ушли на ультразвуковое обследование.

– Потом мы пообедаем, – Гольдберг взглянул на часы, – и навестим Лиору, – в последние два дня он не видел Анну.

– Она меня избегает, – Эмилю не хотелось думать о случившемся в Брюсселе, – и правильно делает. Однако я не стану навязываться, она все ясно сказала, – Гольдберг изорвал на мелкие клочки записку Анны.

– И сжег в пепельнице, – ему стало горько, – я придумал себе что-то, старый дурак. Ей нет пятидесяти лет, зачем я ей нужен… – он все-таки решил покурить, – чтобы вернуть Цилу, я останавливал поезд, но те времена давно прошли, – взглянув на здание педиатрического отделения напротив, Гольдберг заметил какую-то фигуру в окне палаты Лиоры.

– Это Анна, – Эмиль отвел глаза, – она меня не увидит, я на верхнем этаже, – дожди закончились, над Лувеном простиралось ясное небо.

– Теперь они не приедут в Мон-Сен-Мартен на Хануку, – пожалел Гольдберг, – и нам будет неловко сталкиваться в кибуце, – Эмиль не хотел врать себе.

– Можно списать все на усталость и одиночество, – он выбросил сигарету, – но зачем лукавить? Мне нравится Анна, – он вспомнил долговязую темноволосую девушку, – в сорок пятом году, потеряв Розу, я не мог думать о таком, но сейчас могу. Могу и хочу, – он велел себе успокоиться, – ночью она говорила, что была немного влюблена в меня… – он вспомнил тихий голос:

– Все девчонки в отряде были влюблены, – Эмиль понял, что Анна улыбается, – вам, то есть тебе, едва перевалило за тридцать, а мы были подростками, это опасный возраст… – Эмиль поцеловал прядь ее каштановых, подернутых сединой волос.

– Но потом ты встретила Жака… – от нее пахло табаком и сладкими пряностями.

– Роза тоже любила такие духи, – понял Гольдберг, – а Цила с Ладой предпочитали цветы… – Анна помолчала:

– Когда он погиб, я не хотела оставаться одна с Джеки на руках. Михаэль той порой, – она поискала слово, – еще не изменился и он любил меня. Мадам Симона считала, что долго вдоветь незачем… – Гольдберг кивнул:

– После войны все женились очень быстро. Но я надеялся, что Роза жива и ждал ее… – он подумал о могиле Розы на еврейском кладбище в Москве.