Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том седьмой

– Нельзя, – велела она себе, – не устраивай сцен, уходи отсюда… – она внезапно заорала:

– Это магазин моего отца, – посетители затихли, – его звали месье Эльбоген. Он был евреем, – дама в дорогом пальто, стоящая рядом с Анной, подалась назад, – его убили в лагере Аушвиц… – над магазином повисло молчание, – не делайте вид, что вы ничего не слышали… – к Анне торопился выскочивший из боковой двери управляющий, – вы все замели под ковер, но это был магазин Эльбогена…

Чья-то твердая рука взяла ее за локоть, Анна ахнула:

– Месье Эмиль, как вы… – Гольберг велел:

– Жди меня на улице… – Монах обвел взглядом патронов.

– Это действительно был магазин Эльбогена, – скрипуче сказал он, – в тридцать восьмом году я покупал здесь шоколад. В сорок втором мы взорвали к чертям эту лавочку, потому что здесь распивали кофе эсэсовцы и коллаборационисты. За это и другие дела мне после войны дали разные ордена, – он услышал шепот: «Доктор Гольдберг». Монах кивнул:

– Да. Меня миновала чаша страданий, испитая моим народом, – он заставлял себя сдерживаться, – я выжил, но шесть миллионов невинных людей стали прахом. Самое малое, что мы можем сделать – это помнить о них. Когда-нибудь здесь появится табличка с именем месье Эльбогена…

Грохнув дверью, он огляделся. Анна забилась в арку напротив. Женщина глотала слезы, Гольдберг коснулся ее руки.

– Я в городе по бюрократическим делам, – коротко сказал он, – вернее, они закончились. Пошли, – он кивнул на стену дождя, – тебе надо выпить и успокоиться… – они растворились в сырых сумерках осенннего вечера.

Золотые листья прилипли к мокрой брусчатке мостовой. Дождь поливал облупленные стены домов, над черепичными крышами брезжил туманный рассвет. Дежурная медсестра педиатрического отделения не удивилась раннему звонку Анны.

– У меня были дела в Брюсселе, – щеки женщины заполыхали, – Лиора, наверное, спит… – дочка действительно пока не просыпалась, но медсестра уверила Анну, что все в порядке.

– Температура нормальная, – Анна стояла в тесном вестибюле пансиона, – вчера она с аппетитом поела. У нее были посетители, – бодро добавила медсестра, – доктор Кардозо с мужем, – женщина пробормотала:

– Я приеду первым поездом… – она надеялась, что Лиора не поднимется слишком рано.

– Еще нет шести утра, – Анна спустилась вниз с сумкой, – такси не найдешь, но мы недалеко от Миди, – пансион стоял по соседству с центральным вокзалом Брюсселя. До войны Анна не заглядывала в такие районы.

– Я вырос в дешевых кварталах, – сказал ей Гольдберг в баре, – между станцией Шапель и вокзалом Миди. Сложно быть большим брюссельцем, чем я… – до пансиона доносился грохот поездов с грузовой станции Шапель.

– Вы ходили в хоральную синагогу, – добавил Гольдберг, – где мне делали обрезание, потому что мой отец ради праздника вывернул карманы. Бар-мицва у меня случилась здесь, – он махнул на улицу, – в синагоге Бейт-Исраэль…

По дороге они миновали серое здание синагоги со спущенными металлическими жалюзи. Дома по соседству разрисовали граффити.

– Из евреев в округе остались только старики вроде меня, – Гольдберг распахнул дверь прокуренного бара, – квартиры сдают по бросовым ценам, район стал студенческим и иммигрантским, – за стойкой торчал веселый африканский парень. Патроны тоже отличались молодостью.

– Но заведение давнее, – Гольдберг взял им виски, – сюда заглядывал мой отец, – парни и девчонки за соседним столиком обсуждали недавний импичмент Никсона.

– Все остается неизменным, – усмехнулся Гольдберг, – до первой войны здесь говорили о кайзере Вильгельме и французском правительстве, – зазвенели стаканы, он добавил:

– Я понимаю твои чувства. Я сам, – он помолчал, – избегаю этого района. Наш бывший дом перестроили, но моя школа стоит на месте и синагога никуда не делась…

Закончив разговор с медсестрой, Анна заглянула в пустынную столовую пансиона. Дверь на кухню закрыли, однако до нее донеслись звуки радио. На стол успели выставить стальную урну.

– Скоро все проснутся, – Анна повертела сумку, – он тоже может проснуться, хотя он шутил, что отсыпается за годы войны, – в Карпатских горах Гольдберг вылезал из берлоги, как смеялась покойная доктор Горовиц, только к полудню. Анна помнила его веселый голос:

– Господа дежурные по кухне, – в отряде говорили на идиш и польском, однако Монах предпочитал родной французский, – накормите опоздавшего к завтраку, – костром они занимались по очереди.