Евгений Кулькин - Обручник. Книга первая. Изверец

Правда, в перепуге Кэтэ может шепнуть: «Прости мя, грешную». Но – не больше. А в остальном – покорится. Вернее, сдастся. Капитулирует.

Это слово он услышал от местного штабс-капитана, которому ладил сапог. Его лицо, битое небольшой ряботой и всегда уморщенное, то в полусмехе, то не в очень глубокой думе, на этот раз таило в себе ненаигранную заботу.

И именно о ней он и сказал Бесо:

– Похоже, придется капитулировать.

И Джугашвили не спросил, в чем и, главное, где. Вроде на тот час войны, слава богу, не велось. Так, разные стычки и спотычки происходили, но когда их не бывает. Мир – широк. Люди – необузданы, власть – строга.

И, кажется ему, капитулирует перед каждым Кэтэ, не ведая, что к этому ее не принуждают любовь, нужда или другие какие-либо бесплачевые обстоятельства.

И вот в пору, когда Бесо, как бы сказала бабка Мари, «маненечко збился», то есть отсутствовал, лик этой старой ведьмы Ханы все чаще и чаще стал блекло желтеть в их доме. Вот тогда-то – обе женщины – обнаруживали, что пространство, простирающееся перед их взором, пусто, а по заречью, роясь, ходят некие трески и преобладает та плачевая нота, что весь день преследовала их. В разноте, конечно.

А Бесо же в это время шел неведомо куда.

И возникшие впереди белесоватые горы никак не вязались с тем, что было на первом плане открывшейся неведомо откуда панорамы. Это появившийся тут большой пень-трухляк.

Как он мог здесь оказаться, если деревья в округе очень не скоро достигнут такой необъятности. И Бесо понял, что пень приволокло сюда половодьем.

Прошел старик с тяжелым неморгающим взором – старовер. Пробежала монашка, чем-то похожая на только что вылезшую из дымогарной трубы галку, и перепуганно спросила:

– Колокол уже бил?

И Бесо, сам не зная почему, дрогнул чувствами.

И монашку эту захотелось ему погладить по голове. Пусть запомнит его доброту, ибо едет он в город, в то жестокосердие, которое и вату валяет в камень.

И только тут Бесо поймал себя на этом расслаблении и ужаснулся, что оно принадлежит ему. Он развел костер, последил, как искры, встрепенувшись, затаяли в небе.

Вот после той самой прощальной ходки по разным местам, последив, как, раздерганные, словно обретшие хаос, пронеслись вниз по течению плоты, на которых, выплясывая неведомый танец, умудрялись держаться люди, Бесо предложил сыну вместе пойти домой.

– Ты тут мать не обижай, – вдруг сказал он. И Сосо про себя подумал, что по трезвости отец больше похож на снявшего ризу священника, чем на буйно гуляющего сапожника, только на своем веку и умеющего, как забивать гвозди в неимеющие сноса подметки русских солдат.

Она не заметила, как он оказался рядом, этот Тамаз Сала-каури, известный в Гори бражник и водовоз. Только, правда, его пути с Бесо почему-то никогда не пересекались. Сейчас в руках у него был кожаный мешок с водой, который он волок неизвестно куда.

– Ну что, – вопросил Тамаз, – теперь ты – вольная птица?

Кэтэ не ответила.

– А я, между прочим, едва волоку своих две ноши, – продолжил Сулакаури.

– Дурье дело не хитрое, – буркнула Кэтэ.

– Но ты почему не спросишь про вторую ношу? – вновь стал он приставать к ней. – Ведь у меня на плечах только одна.

– Это меня не касается, – огрызнулась Кэтэ.

– А вот как раз и да! – выпалил он. – А ноги у меня подкашиваются оттого, что несу большой-пребольшой привет.

– От кого же? – по инерции спросила она.

– Догадайся!

– Была охота, да курица склевала.

Кэтэ явно не хотела, чтобы ее видели с водовозом. Вот, мол, муж – за порог, а под окном уже милок. Хотя все это происходит вдали от окна и порога.

– А привет, – не стал далее томить Тамаз, – от Кацадзе.

От Шалвы долго не было никакой известки, и Кэтэ уже стала забывать не только его самого, но и ту скрипочку, которую сперва показнил ошалелый Бесо, а потом доизвела уже она сама.

– А ты знаешь, – тем временем продолжил Сулакаури, – я тебе в чем-то родня.

– Уж не в том ли, что моя городьба смотрит на твой плетень? – занозисто вопросила Кэтэ.

– Нет, – миролюбиво отбоднулся от ее колкости Тамаз. – Из-за грибов.

Кэтэ приостановила свой шаг:

– Чего ты мелешь?

И тут Сулакаури рассказал, что в пору беременности Кэтэ, когда она буквально ничего не могла есть, а Бесо все это считал ее если не причудой, то придумкой, Шалва носил ей грибы, которыми она, собственно, и питалась.

– Ну а при чем тут ты? – спросила Кэтэ.