Евгений Кулькин - Обручник. Книга первая. Изверец

Сын явился на зов тотчас же.

– Люблю, когда дети уважают своих родителей! – вскричал клоун.

– А он меня не только уважет, но и любит, – самодовольно произнес Бесо. – Правда, сынок?

Сосо неопределенно покрутил головой.

– Так что, – вопросл Бесо, – отец говорит неправду?

Мальчик молчал.

– Отвечай! – заорал. А потом запавшим внутрь груди голосом поинтересовался: – Или ты с матерью заодно?

И Сосо опять повел головой, словно ему был тесен воротник. И тут же сломался шеей от увесистой пощечины отца.

Бил Бесо молча. Кажется, сосредоточенно. A Сосо так же безмолвно воспринимал отцовский гнев, только изредка задушенным голосом звал мать.

В подвале в ту пору опять что-то забубукало, и в проеме дверей появилась Кэтэ.

И кулаки стали летать вокруг нее, как перепархивающие с ветки на ветку птицы.

На свару заглянул сосед.

Старый Тагу Абулашвили не любил драк. И там, где они происходили, появлялся он и часто останавливал то, что уже, казалось, не могло углохнуть от простого здравого смысла.

Всегда бритая, а теперь подобросшая голова старика появилась рядом с плечом Кэтэ – так был мал тот, кто останавливал битвы. И это о нем кто-то говорил, что рост у него «суворовский».

Правда, некоторые, особенно те, кто побывали в его клешнятых руках, называли его недоноском.

И вот этот хиленький ростом человек вскинул руку. Видно, что-то необоримое толкнуло его сделать этот жест. Но именно он преобразил лицо. На нем как бы состязались продольные и поперечные морщины.

– Не трожь женщину! – коротко посоветовал Тагу. Бесо опустил кулак, изготовившийся, как он считал, доказать право быть в доме мужчиной.

– Да вот они разнахальничались, – кивнул Бесо в сторону жены и сына. Но на лице появилось нечто, сходное с каким-то полусветом, что своим пришествием оттесняет приток сумерек.

И в это время – само собой – из окна выпало стекло. И, прозвенев своей целостью, разбилось у самих ног Бесо. Отчего оно выдавилось, никто не мог сказать. Но глаза сапожника вновь заогневели. Ибо и в этом увидел он знак неких происков против него.

И опять старик чем-то все же убедил Бесо, что произошла простая случайность. Но это разуверенье, кажется, особенно огорчило Бесо, и он произнес:

– Уеду я отсюда.

– Куда?

Вопрос Тагу эхово – через полоротую бесстекольность – уполз в глубину дома.

Но, оказалось, это влетел туда ветер. Тот, от которого во дворе принагнулись кусты. Бесо же тем временем глумливо спросил:

– Или вы все ждете, когда я, наконец, сгину?

Рядом прожелтилась дорога. И именно по ней шагала в тот час некая рота. И, указав на нее, Бесо произнес:

– Русская кровь не даст вам учахнуть!

Видимо, эта мысль, постоянно настигая его, жгла ему душу, пепелила сердце, изнуряла сознание, потому как, вообще-то, была чужой. А может, даже и чуждой. Ибо втемяшил ее ему взгостевавшийся клоун Реваз цулейскири. Прихохотно этак об этом словечко кинул. Но похмельные мозги всегда настороже.

И сейчас Бесо выскочил на дорогу. Пошел на ту роту, убычившись. И голова как бы сама выставилась, словно кто надирал его сделать это безумство.

– Ваши они! – завопил он, обращаясь к солдатам и указывая на двор, в котором полорото стояли на этот раз трое – Кэтэ, Сосо и Тагу.

И хотя Бесо бесновался рядом, рота равнодушно минула этот спектакль, строго подчиненная той власти, которая копошилась в полусонных глазах шествовавшего рядом, такого же мелконького, как и сам Джугашвили, да и Тагу тоже, командирика.

Урезонивать Бесо, когда он собирался уезжать, приходила жена Тагу старуха Мари.

– Повремени! – умоляла она его. – Чего они тут без тебя делать будут?

– Маруха! – пьяно отвечал Бесо. – Годить некогда, грудь жжением распирает. А за них, – он махнул в сторону Кэтэ и Сосо, – не беспокойся. На то и наседка, чтобы и цыплят водить, и самой сытой быть. И он скрипанул зубами.

Бесо и раньше совершал подобные отлучки. И в душе его, как одинокий охотник, давно засела мысль, что Кэтэ, в пору его отсутствия прислуживая по богатым домам, конечно же, не избежала напорного приставания ожиревших от достатка тех же евреев, или путешественника Пржевальского. И именно Бесо звал его «Приживальский». С такой фамилией и Бог велел прелюбодействовать с кем попало. Тем более с молодой, до помрачения привлекательной, Кэтэ.

В пору, когда лютовал Бесо, на порог их дома почти не ступала лучшая подруга Кэтэ еврейка Хана Мошиашвили. Но стоило Бесо отлучиться, как она являлась со своими предложениями, а то и откровенными намеками.