Колин Маккалоу - Битва за Рим (Венец из трав)

— Дядя Марк! — громко позвала маленькая Сервилия.

Он открыл глаза и заставил себя улыбнуться.

— Вот и ты! — проговорил он. — Как дела?

— Он не хочет меня принимать: сказал, я дочь не ему, а кому-то другому, — ответила несчастная девочка.

— Вот видишь! А ты мне не верила.

— Как я могла тебе поверить? Ведь ты на ее стороне.

— Сервилия, нельзя быть такой безжалостной к собственной матери. Дурно поступили с ней, а не с твоим отцом.

— Как ты можешь это говорить? Ведь у нее был любовник!

— Если бы твой отец был к ней добрее, она бы не завела любовника. Избиению жены не может быть оправдания.

— Лучше бы он не бил, а вообще убил ее. Я бы так и сделала.

— Уходи! — отчаялся Друз. — Ужасная девчонка!

Снова закрывая глаза, он подумал, что, отвергнутая отцом, Сервилия рано или поздно сблизится с матерью. Такое развитие событий было бы вполне естественным.

Ощутив голод, Друз перекусил хлебом, оливками и сваренными вкрутую яйцами в компании жены, которую более подробно посвятил в курс событий. Зная, что жене свойственно отличающее всех Сервилиев Цепионов сословное высокомерие, он не знал, каким будет отношение жены к тому, что ее родственница вступила в связь с человеком, ведущим род от раба. Однако Сервилия слишком любила Друза, чтобы перечить ему. Она уже давно уяснила, что, вступая в брак, следует сразу решить, кому быть преданной больше, и решила встать на сторону Друза. Долгие годы проживания под одной крышей с Цепионом не прибавили ей нежности к брату, поскольку ее приниженному состоянию, отличавшему их отношения в детстве, теперь пришел конец, и к тому же она достаточно много лет провела с Друзом, чтобы перенять его бесстрашие.

Как ни прискорбно было все происшедшее, они вкушали пищу в приподнятом настроении; насытившись, Друз почувствовал, что теперь готов отражать любые неприятности, которые преподнесет этот столь неудачно начавшийся денек. Продолжение оказалось не лучше: новые волнения принес Марк Порций Катон Салониан.

Приглашая Катона прогуляться с ним вдоль колоннады, Друз приготовился к худшему.

— Что тебе известно? — спокойно спросил он.

— У меня только что побывали Квинт Сервилий Цепион и Луций Марций Филипп, — ответил Катон, подражая бесстрастному тону Друза.

— Оба? Полагаю, Филиппу надлежало выступать в роли свидетеля?

— Да.

— Итак?

— Цепион просто-напросто поставил меня в известность о том, что разводится с женой, уличив ее в измене со мной.

— И все?

Катон нахмурился.

— Чего уж больше! Ведь он объявил об этом в присутствии моей жены, которая тут же ушла к отцу.

— Час от часу не легче! — вскричал Друз, воздевая руки. — Присядь, Марк Порций, и выслушай все с начала до конца. Развод — это только начало.

Услышанное вызвало у Катона гнев, в сравнении с которым меркло недавнее негодование Друза. Порции Катоны только притворялись флегматиками, в действительности же все до одного, включая женщин, славились буйным нравом. Прошло немало времени, прежде чем Друзу, употребив все свое красноречие, удалось убедить его в том, что, если он убьет Цепиона или по крайней мере покалечит, это только усугубит беды Ливии Друзы. Удостоверившись, что негодование Катона улеглось, Друз отвел его к Ливии. Стоило Друзу увидеть, как эти любовники смотрят друг на друга, — и все его сомнения насчет глубины их чувств мигом растаяли. Любовь, сметающая все преграды! Бедные, бедные…

— Кратипп, — обратился Друз к управляющему, оставив влюбленных наедине, — я снова умираю от голода! Я намерен немедленно приступить к ужину. Будь добр, оповести об этом мою супругу Сервилию!

Однако его жена предпочла поесть в детской, где Сервилия, рухнув на кровать, заявила, что отказывается от еды и питья: когда ее отец узнает, что она умерла, он пожалеет о содеянном!

Друзу пришлось брести в столовую в одиночестве. Как ему хотелось, чтобы поскорее кончился этот проклятый день! Он очень надеялся, что ему никогда в жизни больше не доведется испытать ничего подобного. Вздыхая в предвкушении трапезы, он прилег на ложе.

— Что я слышу? — донесся голос из дверей.

— Дядя Публий!

— Ну, в чем тут у вас дело? — вопрошал Публий Рутилий Руф, сбрасывая сандалии и отсылая жестом слугу, вознамерившегося обмыть ему ноги. Устроившись на ложе рядом с Друзом, он подпер ладонью свою любопытную физиономию, на которой присутствовала также симпатия и тревога, что не позволило на него сердиться. — Рим просто кипит от слухов самого противоречивого свойства: тут тебе и развод, и супружеская измена, и рабы-любовники, и истязание жены, и несносные дети… Откуда все это взялось, да еще так быстро?