Колин Маккалоу - Битва за Рим (Венец из трав)

Красс Оратор сделал секундную паузу, повернулся к курульному подиуму и пронзил взглядом Филиппа. Затем, нацелившись в него указательным пальцем, пророкотал:

— Луций Марций, ты худший консул, какого мне когда-либо доводилось видеть! И сиди я в кресле Секста Цезаря, у меня бы и на десятую долю недостало его терпения! Как ты осмеливаешься разгуливать по нашему любимому городу в сопровождении дюжины ликторов и называть себя консулом?! Ты не консул! Ты недостоин лизать подметки настоящему консулу! Больше того, как сказал наш уважаемый предводитель: ты не годишься даже убирать блевотину с городских улиц! Вместо того чтобы подавать достойный пример представителям младшего поколения в этих стенах и за их пределами, ты ведешь себя как отъявленный демагог, какого еще не знали наши трибуны, как самый грязный скандалист, который только срывал когда-либо своими выкриками чужие выступления! Как смеешь ты пользоваться своим должностным положением для того, чтобы поливать грязью членов Сената? Как язык твой поворачивается утверждать, что другие якобы действовали незаконно? Я достаточно терпел тебя, Луций Марций Филипп! Либо веди себя достойно звания консула, либо оставайся дома!

Когда Красс Оратор вновь занял свое место, Сенат разразился рукоплесканиями. Филипп сидел, опустив голову, чтобы не было видно выражения его лица. Цепион испепелял Красса ненавидящим взглядом. Секст Цезарь откашлялся и произнес:

— Благодарю тебя, Луций Лициний, за то, что ты напомнил мне и всем, кто собирается впоследствии носить звание консула, к чему обязывает эта должность. Надеюсь, Луций Марций отнесется к твоим словам столь же вдумчиво, как и я. И поскольку никому из нас, похоже, не под силу сохранять достоинство в такой обстановке, я закрываю собрание. Сенат вновь соберется через восемь дней. Мы отмечаем ludi Romani, и, я полагаю, нам следовало бы почтить Рим и его основателя Ромула чем-нибудь более достойным, нежели язвительные и грубые перепалки членов Сената. Хорошего вам отдыха, отцы-основатели!

Принцепс Сената Скавр, Друз, Красс Оратор, Антоний Оратор и Квинт Помпей Руф отправились к Гаю Марию, чтобы выпить вина и обсудить за столом события минувшего дня.

— Здорово ты, Луций Лициний, приложил Филиппа! — восхитился Скавр, залпом осушая свой кубок.

— О, это ему запомнится надолго! — поддержал Антоний.

— Да и тебе, наверное, тоже, Луций Лициний, — улыбнулся Друз.

— Да будет вам… Он просто напрашивался на это, — скромно ответил Красс.

Поскольку в Риме по-прежнему было жарко, все, войдя в дом Мария, скинули с себя тоги и направились в прохладную тень сада, чтобы устроиться там поудобнее.

— Я бы очень хотел знать, чего добивается Филипп, — проронил Марий, сидя на краю своего пруда.

— И я тоже, — признался Скавр.

— А почему вы решили, что он чего-нибудь добивается? — спросил их Помпей Руф. — Он просто отъявленный невежа и всегда был таким.

— Нет, у него в голове шевелятся какие-то мыслишки, — не согласился Марий. — В какой-то миг мне сегодня показалось, что я догадался… Но потом мысль ускользнула, и я не могу ее вспомнить.

— Можешь быть уверен, Гай Марий: мы все скоро узнаем, — заверил его Скавр. — Быть может, уже на следующем заседании.

— Оно обещает быть интересным, — подключился к разговору Красс Оратор, не переставая массировать левое плечо, и поморщился: — Отчего у меня все эти дни все тело болит и ломит? Я вроде сегодня не слишком долго выступал. Хотя и сердито.

Наступившая ночь доказала, что его речь и связанные с ней волнения обошлись ему дороже, чем он мог подумать. Его жена Муция, дочь авгура Сцеволы, проснувшись от холода на рассвете, решила поискать тепла у мужа, однако обнаружила, что тот холоднее льда. Красс умер в расцвете своей карьеры, в зените славы.

Для Друза, Мария, Скавра, Сцеволы и их единомышленников смерть эта была настоящей трагедией, в то время как для Филиппа и Цепиона — свидетельством в их пользу. Эти двое с новым энтузиазмом пустились обхаживать заднескамеечников Сената, беседуя с ними, убеждая, льстя. И когда Сенат, по окончании ludi Romani, собрался вновь, они чувствовали, что позиции их значительно укрепились.

— Я повторно прошу голосования по вопросу, следует ли оставить в силе законы Марка Ливия Друза, — воркующим голосом обратился к председательствующему Филипп, явно полный решимости выглядеть образцовым консулом. — Я понимаю, что вы, должно быть, уже устали от этого противодействия законам Марка Ливия, и сознаю, что большинство из вас убеждено в их правильности. Теперь я более не утверждаю, что не были соблюдены религиозные формальности, нарушен закон во время комиций или не получено одобрение Сената перед передачей законопроектов в народное собрание. Однако одно препятствие религиозного характера все же существует! Причем столь значительное и неоспоримое, что мы при всем желании не можем его игнорировать. Почему боги решили сыграть такую шутку, я не знаю — не знаток. Но факт остается фактом: в то время как результаты предзнаменований и гаданий перед каждым заседанием народного собрания под председательством Друза оказывались благоприятными, по всей Италии отмечались предзнаменования, свидетельствующие о крайнем гневе богов. Я сам авгур, отцы Сената. И мне совершенно ясно, что совершено было некое кощунственное деяние.