Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Стрела разящая

Ольтур и Кислый сидели на земле, прячась в зарослях, по обе стороны полузаросшей лесной тропы. На эту тропу их привел еще вчера вечером Гляденец. «Сперва князь проедет, а потом… все и сделаете, – наставлял он. – Смотрите, князя пропустите, а злодей наш за ним будет».

Уловка была нехитрая: веревка, натянутая чуть выше груди всадника, непременно выбросит его из седла. Поначалу Ольтур, представ перед боярином Житиной, сгоряча согласился: после прощания с Соколиной он еще пылал негодованием и жаждал расправиться с «рыжим псом». Потом отчасти струхнул – все же дело было… грязноватое. «Это большая удача, что воевода вас прогнал с глаз! – убеждал Житина. – Якун – наш общий враг, и Ингорь легко догадается, что все мы желали ему гибели. Но именно при таком раскладе он никак не сможет найти виновных. Вы, в глазах Свенельда, уехали три-четыре дня назад и не можете быть причастны. А князь при нужде поклянется, что никто из его людей этого не делал – вы ведь не его люди! Мы избавимся от нашего общего врага, и никто из нас не попадет под удар. А со смелыми людьми… князь умеет быть щедрым!»

Эти доводы подкреплялись двумя ногатами – оба парня в жизни не держали в руках таких денег, которые были бы их собственными. И вот теперь они расположились на земле за кустами. Один конец веревки был привязан к дереву на высоте плеч Хакона, сидящего в седле, – Ольтур, примерно такого же роста, прикинул по себе. Далее веревка была опущена наземь и пересекала тропу, после чего ее вновь подняли и перекинули через толстую ветку дуба на такой же высоте. Второй конец, свободный, Ольтур держал в руках.

Оба парня напряженно вслушивались, стараясь среди звуков охоты разобрать приближение своей «дичи».

– Слышь! – вполголоса крикнул через тропу Кислый.

– Чего тебе?

– Сперва Володислав проскачет, так?

– Ну?

– А за ним рыжий?

– Гляденец сказал, так.

– А как он его уговорит за собой скакать?

– Я почем знаю? Может, состязание у них.

– Ну, если так только…

– Не болтай, а слушай лучше.

К этому месту их привел Гляденец. Боярин Житина лишь добился согласия и вручил по ногате. Князя Володислава они вовсе не видели.

– Вон он! – отчаянно шепнул Ольтур. – Олень!

Олень пробежал мимо – не по тропе, проломился чрез подлесок и растаял в колыхании зелени. Но следом слышался конский топот и треск ветвей. Кто-то мчался вскачь, гонясь за оленем, но уже по тропе.

Кислый юркнул подальше в куст и затаился, боясь попасть под копыта. Ольтур осторожно выглянул: ну, точно, Володислав. И конь его. Князь вихрем промчался мимо, а позади него уже слышался шум приближения еще одного всадника – совсем близко.

Тут уже глядеть было некогда: Ольтур метнулся назад, вцепился в веревку, поспешно выбрал свободную часть, натянул, обернул конец вокруг дерева и уперся в землю в ожидании рывка…

Он успел расслышать изумленный короткий крик Кислого и только ругнулся про себя: чего вылез, дурноголовый, хочет все выдать?

Но тут же налетел топот копыт… ожидаемый рывок… и крик, женский крик, столь здесь неуместный! Конское ржанье, треск веток, шорох листвы, шум падающего в заросли тела… И тишина, в которой раздается лишь топот испуганной кобылы, налегке, без всадника, убегающей дальше по тропе…

В последние мгновенья Соколина потеряла из виду белое пятно подхвостья, зато хорошо видела спину Володислава. Он вырвался на тропу, но бежит ли олень по-прежнему впереди, она не видела и тем сильнее жаждала обогнать препятствие. Почти стоя на стременах, Соколина вытянула шею, пытаясь на скаку что-то увидеть через спину Володислава… И вдруг прямо из воздуха на ее лицо обрушился удар – в самое переносье.

Будь тут человек повыше ростом, как Хакон, ему веревка пришлась бы на горло.

Сила удара вышвырнула Соколину из седла, в котором она и так еле держалась. К счастью, ноги не зацепились за стремена, и через миг свободного полета она рухнула на кусты и скатилась наземь.

Она уже лежала на земле, но ей все казалось, что она продолжает лететь. В ушах стоял плотный гул, в глазах было темно и открыть их никак не получалось, будто их кто зашил! А заодно и нос оторвал – он не дышал, и она поспешно открыла рот. Сил на крик еще не было, и Соколина жадно втянула воздух.

Рядом кто-то был: ее тормошили, пытались приподнять, кажется, кричали что-то, но она не разбирала….

А Ольтур не мог поверить своим глазам. Вместо рыжего Хакона на траве у сломанных кустов лежала Соколина. Лицо ее было покрыто ссадинами, из сплющенного носа хлестала кровь, заливая нижнюю часть лица и платье. Перелом!