Мариам Тиграни - Картвелеби

Арсен Вазгенович внимательно просмотрел и билет, и заключение, и архивные документы, пока все, затаив дыхание, ждали его окончательного вердикта. На это потребовалось несколько минут (до чего же этот армянский пристав оказался въедливым!), когда становой со вздохом вернул почтенному мужу все бумаги.

– Хорошо, – заключил он, поправив очки. – Мы, конечно же, верим вам, Мгелико Зурабович. Такой уважаемый человек, как вы, не стал бы нам врать.

Пето поспорил бы на деньги, что в голосе армянина проскальзывала едва заметная ирония, и ещё раз про себя послал его ко всем чертям.

Дядя улыбнулся уголками губ, видимо, тоже почувствовав эти мельчайшие оттенки чувств, а Арсен Вазгенович тем временем обернулся к гостям и к Георгию Шакроевичу:

– Что ж, я думаю, на этом мы закроем дело и положим конец нашим общим мучениям. Все могут быть свободны! И крепкого вам сна сегодня ночью!

Все почти что зааплодировали и стали понемногу расходиться, громко и торжественно прощаясь друг с другом. Вано весело поддел зятя в бок локтем и повысил немного голос, чтобы перекричать стоявший со всех сторон гул.

– Какой, а? – весело рассмеялся шурин. – Какая байка складная получилась! Я бы точно поверил! Андрей и Резо очень умно поступили, позвав на помощь твоего дядю…

Пето ничего не ответил. Сердце заколотилось сильнее, когда Мгелико Зурабович и тесть распрощались с Арсеном Вазгеновичем у лестницы у всех на глазах. Каждый пожал приставу руку и перецеловался с ним в обе щеки, после чего они отпустили его кивком головы и помахали рукой вслед.

Неужели их… пронесло? Надоедливый пристав уедет к себе в стан и больше не будет совать свой длинный армянский нос во все дырки? Можно вздохнуть спокойно?

– Дзмисшвили 14 14 Дзмисшвили (груз.) – племянник , дорогой! Не хочешь обнять своего любезного родственника?

Когда ледяной голос дяди послышался прямо за спиной, племянник представлял себе выражение его лица и не прогадал с ним, зная Мгелико Зурабовича с детских лет. Ломинадзе-старший широко улыбнулся, крепко обнял доверчивого Вано и сердечно спросил, как обстояли дела с его стихами и пьесами, но Пето всё равно видел дядю насквозь. Эти чёрные глаза, грозившиеся вытрясти из него душу, как только они останутся наедине, заставили княжеского зятя вспомнить те времена, когда он был ещё неразумным ребёнком и страшно боялся бидзу 15 15 Бидза (груз.) – дядя в гневе.

Когда пришла его очередь отвечать на объятья, Пето показалось, что у него хрустнули кости в этих сильных властных руках, но совсем тяжко стало, когда после всех этих любезностей Мгелико Зурабович признался, что должен возвращаться обратно в Ахалкалаки, а оттуда – в Тифлис.

– Младшая невестка вот-вот родит, – радостно поведал сватам дядя. – Даст бог, будет ещё один джигит – и тогда я точно перестану печься о том, кому наследовать мои заводы!

Племянник не сомневался, что это замечание предназначалось прежде всего для его ушей. «При стольких наследниках даже не надейся, что тебе удастся оторвать кусок от моих владений! Особенно после того, что ты вытворил сегодня ночью!»

Пето почувствовал себя самым несчастным на свете человеком, когда дядя ещё раз тепло распрощался с Вано и Георгием Шакроевичем и прижал его к себе одним сильным, требовательным движением:

– Проводишь меня до кареты, дзмисшвили, дорогой?..

«Дзмисшвили» натянуто улыбнулся в знак согласия, когда Георгий Шакроевич в последний раз от души похлопал свата по спине.

– Заглядывайте ещё, Мгелико Зурабович! И в следующий раз не по такому печальному поводу… Вы же знаете: мы всегда вам рады.

Все эти картинные похлопывания могли обмануть разве что наивного Вано. Тесть, конечно же, был неискренен. Достаточно вспомнить тот разговор, который состоялся с зятем в его кабинете, чтобы догадаться, сколько претензий у него накопилось ко всем Ломинадзе, которые подбросили ему такой подарочек и преспокойно умыли руки. Но никто и не думал показывать настоящих чувств, и все разошлись на самой приятельской ноте.

Лишь у кареты, когда дядя и племянник остались во дворе Сакартвело вдвоём, оба смогли скинуть с себя лицемерные маски.

– Срам ты на мою седую голову! – проворчал старый Ломинадзе, пока молодой молча шёл рядом. Утренний ветер трепал им волосы и приятно остужал горячие головы. – Видел бы тебя сейчас отец!.. Вай ме, вай!

Пето низко понурил голову, не посмев перечить. Мгелико Зурабович остановился у кареты и, грубым жестом отослав кучера, не заговорил до тех пор, пока не убедился, что тот точно их не подслушивал.