Сигрид Унсет - Улав, сын Аудуна из Хествикена

А еще было одно дело с человеком из Тунстада, которого нашли убитым на его вырубке в лесу. Вдова его и дети затеяли судебную тяжбу против другого издольщика, обвиняя его в убийстве; человек этот должен был бежать, чтобы спасти свою жизнь. А его жене и несовершеннолетним детям пришлось без конца терпеть нужду и притеснения со стороны родичей убитого. Но тут двоюродный брат убитого повинился: он-де убил своего родича – у них была распря из-за наследства. Сказывали, будто епископ Турфинн вынудил убийцу покаяться пред народом в том, что он сказал епископу на исповеди. А вынудил он его словами: мол, ни один священнослужитель не вправе отпустить ему грех, пока тот не выкажет чистосердечное раскаяние и не спасет невинных, которые ныне должны страдать за его подлое злодеяние.

Арнвид говорил, будто к бедным и обездоленным епископ был особливо ласков и добросердечен, призывая их обратиться к нему душой, как к любящему отцу. Но никогда не склонял он головы, когда ему приходилось иметь дело со своенравными и жестокосердыми людьми, будь то знать или простой люд, священнослужители или миряне. Никогда не желал он простить грех кому бы то ни было, но всякого грешника, выказавшего раскаяние и желание исправиться, принимал с распростертыми объятиями, направлял на путь истинный, утешал и брал под защиту.

Улав полагал это прекрасным, как и многое из того, что ему доводилось слышать о преосвященном Турфинне. Видно, бесстрашный был этот монах из Треннелага и знал, чего хочет. Но тогда Улаву и в голову не приходило, что настанет час, когда и ему придется отдать себя на суд епископа. Ну, а то, что Арнвид сказывал, будто для епископа все люди равны… видать, тут он хватил через край. Улав-то привык считать: человек человеку рознь; одно дело бедняк крестьянин, ни за что сгубивший соседа, а другое – Стейнфинн, отомстивший Маттиасу. Однако же ныне Улаву вряд ли пришлось бы по вкусу, ежели бы кто-либо счел, будто он просит у епископа защиты своих прав от посягательств на них рода Стейнфинна, потому как… потому как он словно бы худородный рядом с ними. К тому ж еще епископ Турфинн слыл человеком столь строгой, непорочной жизни… Всем другим Улав мог сколь угодно твердить: то, что было между ним и Ингунн летом, – в какой-то мере супружество. Но сам-то он так не думал…

На другое утро он снова сидел в малой приемной палате и ждал. Палату называли малой, потому что рядом находилась большая палата, или трапезная. Двери между ними не было; на все покои в каменном доме имелась лишь одна дверь, да и та вела во внутренний двор.

Улав сидел уже довольно долго, как вдруг вошел моложавый человек невысокого роста в серовато-белой монашеской рясе, чуть иной, нежели одеяние братьев-проповедников. Монах закрыл за собой дверь во двор и быстро подошел к Улаву – юноша тут же поспешно вскочил и преклонил колено; он вдруг понял, что это, должно быть, и есть Турфинн. Когда епископ протянул ему руку, Улав смиренно поцеловал большой камень его перстня.

– Добро пожаловать к нам, Улав, сын Аудуна! Жаль, мне пришлось отлучиться из дому вчера, когда ты приехал, но я надеюсь, домочадцы мои радушно приняли наших гостей?

Улав разглядел: епископ был уже не молод – венчик его редких волос отливал серебром; лицо было узкое, морщинистое, а кожа почти такая же серовато-белая, как и ряса. Однако же он был строен, и все движения его на редкость легки – ростом он едва сравнялся с Улавом. Невозможно было отгадать, сколько ему лет: когда епископ улыбался, он выглядел вовсе не старым; его большие желтовато-серые глаза светились, но на бледных узких губах лежал лишь слабый отблеск улыбки.

Улав пробормотал слова благодарности и стоял, смущенно потупившись. Ревностный служитель церкви, епископ оказался совсем иным, нежели он ожидал. Улав смутно припомнил, как ему довелось видеть прежнего епископа – человека, который заполнял всю горницу своим громким голосом и дородным телом. Но он полагал, что и этот епископ – тщедушный, с серебристыми седыми волосами – также заполнял всю каменную палату, но только по-иному. Когда преосвященный Турфинн сел и пригласил Улава сесть рядом, тот робко опустился на скамью на почтительном расстоянии от епископа.

– Было бы не худо, когда бы ты просидел здесь спокойно часть зимы, – сказал епископ Турфинн. – Ты, как я слышал, из Викена, и все твои сородичи живут далеко, кроме семейства из Твейта, что в Сулейаре. Потребуется время, дабы получить от них ответ, какое свидетельство дадут они в этом деле. Не знаешь ли ты, они отказались опекунствовать над тобой по праву?