Сигрид Унсет - Улав, сын Аудуна из Хествикена

– Да уж, кабы Стейнфинн не вздумал выказать воинскую доблесть и рыцарское великодушие, не навлекли бы мы на свою голову пожара да рукопашной с крестьянами.

Улав всегда терпеть не мог Эйнара, сына Колбейна. Тот был на три года старше его и всегда любил дразнить и зло задирать тех, кто помоложе. Так что Улав ответил ему довольно презрительно:

– Не бойся, никто не станет призывать к ответу твоего отца или вас, его сынов: никому и на ум не взбредет, что Колбейн, сын Боргхильд [ 42], мог, да еще так не ко времени, подстрекать своего сводного брата к благородству.

– Ну, берегись, сопляк! Отца моего назвали в честь Туре из Хува; наш род столь же знатен, сколь и род потомков асов [ 43], не забывай о том, Улав, и нечего сидеть и тискать мою сродственницу! А ну убери лапы с ее колен, да поживее!

Улав вскочил, и они бросились друг на друга. Ингунн и Арнвид подбежали и хотели их разнять. Но тут поднялся с места Стейнфинн и стукнул по столу, требуя тишины.

Все домочадцы – мужчины и женщины – да и чужие устремились к почетному месту. Стейнфинн стоял, опираясь на плечо жены – багровый румянец уже сошел с его лица: оно побледнело, глаза впали. Но говорил он улыбаясь и держался прямо.

– Теперь я желаю возблагодарить тех, кто ходил со мною в поход, паче всех тебя, брат, и сынов твоих, а еще моего дражайшего двоюродного брата Арнвида, сына Финна, и всех вас, добрые други и верные мужи! Коли бог того пожелает, мы вскоре заживем в мире и получим прощение за дела, свершенные нынче ночью, ибо господь справедлив и желает, дабы муж почитал супругу свою и оберегал честь женщины. Но я устал нынче, добрые други мои, и желаю лечь в постель вместе с Ингебьерг, супругой моей… А вам должно простить меня за то, что я ничего более не скажу… устал я, да и шкуру мне поцарапало. Но Грим и Далла будут угощать вас, а вы бражничайте сколь душе угодно, забавляйтесь и веселитесь, как подобает в такой радостный день, а мы с Ингебьерг удалимся на покой – вы уж простите нас, что уходим…

Под конец речи у Стейнфинна стал заплетаться язык, его шатнуло, и Ингебьерг пришлось поддержать мужа, когда они выходили из жилого дома.

Кое-кто из дружинников начал было громко выкрикивать приветствия, стучать рукоятками ножей и пивными чашами о столешницу. Но шум стих сам по себе, и люди приумолкли. Почти все предчувствовали, что рана Стейнфинна, быть может, опаснее, чем он сам хотел в том признаться…

Все вышли вместе с ними молчаливой гурьбой в стояли, глядя вслед статным, пригожим супругам; они шли вдвоем в большой стабур этим летним вечером, который был напоен дождем… Кое-кто заметил, как Стейнфинн вдруг остановился и стал с жаром говорить что-то жене. Она, видимо, ему перечила, пытаясь удержать его руки, но он сорвал повязку, приковывавшую раненую руку к груди, и нетерпеливо отбросил ее в сторону. Все слышали, как Стейнфинн рассмеялся, когда пошел дальше.

Люди по-прежнему молчали, вернувшись в большую горницу, – хотя Грим и Далла велели принести еще хмельного и подложить сухих дров в очаг. Освободившиеся скамьи и стол убрали. Но многие мужчины утомились и, казалось, больше всего жаждали поспать. Кое-кто, однако, вышел на тун, желая поплясать, но тотчас же вернулся назад: дождь лил не переставая, и трава была совсем мокрая!

Ингунн все еще сидела между Арнвидом и Улавом, и Улав положил ей руку на колени.

– Шелк, – все твердил он, поглаживая ее колено, – до чего же он красив…

– Ты, видно, бредишь, – сердито сказал Арнвид. – Сидишь тут и дремлешь – иди-ка ложись спать!

Но Улав замотал головою и засмеялся тихонько:

– Пойду, когда сам вздумаю…

Меж тем кое-кто из мужчин взял свои мечи, намереваясь пуститься в пляс. Хафтур, сын Колбейна, подошел к Арнвиду и попросил его затянуть плясовую. Но тот отказался – очень, дескать, устал. И Улав с Ингунн не захотели плясать, отговорившись тем, что «Крока-мол» [ 44] петь не умеют.

Эйнар вел хоровод, подняв в правой руке обнаженный меч. Тура держалась за его левую руку, положив правую на плечо рядом стоящего мужчины. Так они и стояли цепочкой и чередуясь – мужчина с обнаженным мечом в руке и женщина… Поднятые клинки были очень красивы. Эйнар завел песню:

Вся цепочка сделала три шага вправо. Затем мужчины отступили влево, а женщинам при этом пришлось сделать шаг назад, так что мужчины, расположившись в один ряд, оказались впереди. Скрестив по двое мечи, они, стоя на месте, притопывали ногами; тем временем женщины пробежали, нагнувшись, под скрещенными мечами и снова вытянулись в цепочку. Эйнар запел: