Олег Иралин - Завет Чингисхана. Доблестным предкам посвящается

Сорган-Шира поник головой, не пытаясь больше оправдываться. И он, и вся родня его, и стоявший рядом Тэмуджин прекрасно понимали истинную причину гнева нойонского прислужника. А Хабич, выговорившись, подтолкнул пленника к выходу, бросив сквозь зубы:

– Пора и тебе взяться за работу, щенок!

Он буквально выволок мальчика за порог юрты, и оставил у своего коня. Затем зацепил колодку арканом, вскочил в седло и взмахнул камчой. Большую часть пути Тэмуджину пришлось бежать. Скованные колодкой руки стесняли движение, а выступающие доски ограничивали обзор. Он много раз спотыкался и падал, и тогда конь протаскивал его по земле до тех пор, пока не удавалось вскочить на ноги. В редкие минуты, когда Хабич переводил коня с рыси на шаг, Тэмуджин едва успевал перевести дыхание. Можно было подумать, что его мучителя мало интересовало то, что творится за его спиной. Он изредка оглядывался, но сбавлять взятый темп не спешил. Казалось, что его всего лишь забавляли страдания юной жертвы, но обострившимся в последние недели чутьём Тэмуджин понимал, чего тот ждёт. Ждёт, когда он, разрыдавшись, станет униженно молить о пощаде, когда, сломленный, готов будет на все условия, какие только выдвинет перед ним… даже не Таргутай, а именно он, всего лишь слуга своего господина, Хабич!

Наконец, когда мальчик совсем уже выбился из сил, вдали показался таргутаевский табун. Когда, преодолев немалое ещё расстояние, нойонский прислужник остановил наконец коня перед пастухами, Тэмуджин едва волочил ноги. Пастухов было четверо. Увидев приближающегося Хабича с заарканенным пленником, они поспешили навстречу.

– Вот, привёл вам помощника! – с откровенной издёвкой провозгласил прибывший – Будет вместо Бэсудэя!

– А меня куда? – изумился один из пастухов, никак не ожидавший такого оборота.

– А тебя Таргутай-Кирилтух на коровье стадо переводит! – объявил Хабич.

Пасти коров, конечно, было спокойнее, но лошади… Иметь дело с этими животными всегда было предпочтительным для степняков, и услышанный приказ Бэсудэя нисколько не обрадовал.

– Как же этот заморыш сможет заменить меня? – пытался протестовать он – Даже при снятой канге от него толку не больше, чем от загнанного долгой скачкой жеребёнка!

– Не тебе судить, пастух! – высокомерно бросил слуга – Знай себе, погоняй коня вслед моему, да делай то, что укажут!

– Но как же с сыном Есугэя? – спросил другой пастух, старший из четвёрки – Придётся снять кангу, иначе как будет он пасти, если даже сам не сможет взобраться в седло?

– Снимем! – невозмутимо заверил Хабич – Как только признает своим господином Таргутая, так сразу и снимем! А пока пусть пасёт с вами, а по вечерам, уже в коше, его буду забирать я!

Нойонский слуга уехал, забрав с собой Бэсудэя и оставив пастухов в полном недоумении. Никто из них не представлял, как можно пасти табун, когда сам из-за колодки едва удерживаешься в седле. Наконец один из них спрыгнул на землю и приблизился к Тэмуджину.

– Ээх… видать по всему, здорово досталось тебе ещё и сегодня, мальчик! – сказал он с сочувствием – Смотрите: мало того, что весь в ссадинах, так ещё растёр кангой шею до крови!

– Чего сидишь! – крикнул старший третьему, восседая на коне – Скачи за водой! Видишь, надо промыть раны!

Тот, не медля, поспешил к роднику, а старший, покинув седло, принялся внимательно осматривать Тэмуджина. Он сокрушённо покачал головой, с искренним участием посмотрел в глаза пленника и спросил:

– Сильно болят раны?

Словно тёплая волна омыла сердце Тэмуджина. Растроганный сочувствием, он дрогнувшим голосом ответил:

– Болит шея из-за канги! Так, что трудно повернуть голову! И ещё…

Тут на глаза его навернулись непрошеные слёзы, так долго сдерживаемые, но он уже не стыдился их.

– Ещё я сильно растёр ноги, пока бежал за конём Хабича! – продолжил он, нисколько не сомневаясь в том, что эти добрые люди помогут ему.

При сих словах старший тут же усадил его на траву и снял изношенные до предела гутулы, а следом за ними и связанные Оэлун носки. От долгого бега они сбились, и ноги мальчика представляли из себя сплошные кровавые мозоли.

– Что делают, сволочи! – возмутился старший – Разве можно так!

Он повернул иссечённое степными ветрами лицо, и ласковая улыбка озарила его.

– Мы простые пастухи, мальчик! – произнёс тайджиут – Но помним твоего отца – славного Есугэя-багатура, защитившего нас, монголов, от множества врагов. Я сражался в его войске, когда дали мы отпор найманам, и скажу прямо: мало осталось у нас таких багатуров, как твой отец, а полководцев нет и вовсе! И теперь, видя бедственное положение твоё, сделаем всё, чтобы облегчить твои муки!