Олег Иралин - Завет Чингисхана. Доблестным предкам посвящается

– Я сын Есугэя-багатура, потомка Хабул-хана, первого хана всех монголов…

– Замолкни! – злобно выкрикнул Хабич, снова замахиваясь камчой.

Та взвилась, рассекая воздух, и мгновением спустя сшибла с ног того, чьей крови уже успела отведать. Тэмуджин ждал этого удара, но так и не смог удержать крик. От пронзившей боли подкосились ноги, и он рухнул наземь, выгнувшись от боли. Следующий удар настиг его на земле, и избиваемый взвыл, несмотря на все свои напрасные старания. А Хабич, снова занеся руку с камчой, замер, устремив пухлое лицо своё к нойону. Он всем своим видом словно вопрошал: «Достаточно ли тебе моих стараний, или добавить ещё?» Вид распластанного на траве соперника, хотя и родственного, и совсем ещё малого годами, только позабавил Таргутая. Но тут взгляд его, оторвавшись от милого его сердцу зрелища, выхватил хмурое лицо понурившегося воина, недовольство другого, и вспыхнувшую жалость в глазах многих, о которой никто в толпе и не помышлял совсем недавно. Конечно, Таргутай не забыл, что подавляющая часть собравшегося люда ещё недавно состояла в улусе Есугэя, и некоторое время оставалась верна вдове его – Оэлун. И теперь, глядя на мучения сына их недавнего нойона, всё больше преисполнялась жалостью к нему.

– Остановись! – приказал Таргутай, и Хабич поспешно опустил руку.

Нойон окинул тяжёлым взглядом своих людей, и, надрывая связки, провозгласил:

– Как природный правитель, ваш и его, – тут он указал на всё ещё лежащего у своих ног мальчика, близкого к обмороку – я могу и должен вершить суд над всеми, кто нарушил Закон. А он, как известно, гласит: смерть карается смертью! Но я не только ваш нойон, но и родственник этому убийце. Не могу, оставшись по смерти племянника моего, Есугэя, сему неразумному за отца, не дать ему возможности покаяться. Пусть преклонит колени предо мной, своим повелителем, а тем самым и вами!

К этому времени Тэмуджин уже поднялся и стоял, вытирая измызганным рукавом хлынувшие из зелёных глаз его слёзы. Но, по прежнему видя упрямство в лице его, все понимали, что поклона от него не дождаться. И тогда Таргутай обвёл грозным взглядом притихшую толпу и продолжил, немного выждав:

– Пусть мой родич ждёт своей участи, оставаясь в пределах кочевья моего, но живёт и кормится за счёт тех, к кому определит его на ночлег Хабич. А там, выждав время, я и решу судьбу этого сопляка, опозорившего свой род!

И мучения Тэмуджина продолжились. Вскоре он понял, что всё пережитое прежде меркнет перед тем, что уготовила ему судьба впредь. На него сразу же надели кангу – колодку, схватывающую шею и настолько широкую, что приходилось постоянно поддерживать её руками, сжатыми ею же у самых запястий. Теперь он не мог поесть и попить без помощи, и даже согнать муху, севшую на лицо. В первую же ночь Хабич определил его к Сорган-Ширу – унаган-боголу из рода сулдус, зависимого от тайджиутов. Сам он вместе с семьёй находился в услужении у Таргутая – взбивал кобылье молоко, изготавливая кумыс. Семья жила небогато, но всё же в некотором достатке. По крайней мере, молоко всегда было под рукой, спать голодным никто не ложился. Сыновья Сорган-Шира – Чимбай и Чилуан, возрастом чуть постарше своего незваного гостя, весь вечер не отходили от Тэмуджина. Их младшая сестра Хадаан тоже крутилась рядом, не сводя глаз с определённого к ним на ночь пленника. Давно уже он не встречал в людях столько участия, сколько проявили эти дети. Накормив с ложки, Хадаан вытерла остатки пищи и братья тут же повели его спать, споря, на чьей кровати ему лечь. Каждый стремился предоставить ему свою, и вмешаться в спор пришлось отцу.

– С каких пор ты перестал слушать старшего брата, Чилуан! – упрекнул он младшего – Раз уж Чимбай решил уложить гостя на своей кровати, то так тому и быть!

В стороне молча хлопотала жена Сорган-Шира. Надо успеть помыть посуду, выстирать бельё и вместе с мужем закончить с приготовлением кумыса. А завтра, с рассветом, опять то же: ранний подъём, приготовление завтрака, и снова день, полный забот…

Хабич явился ранним утром. Взглянул на умытого, отдохнувшего Тэмуджина, и криво ухмыльнулся. Затем огляделся вокруг недовольно и остановил взгляд на полных бурдюках.

– Почему мало кумыса приготовил! – набросился он на Сорган-Шира – Совсем обленился, в юрте отсиживаясь!

– Так ведь сколько приказано, столько и изготовили… – пытался оправдываться тот, но его никто и не собирался выслушивать.

– Завтра же принесёшь в два раза больше! – перебил его Хабич, грозно выпучив глаза – А не управишься, отберём овец и козу, что успел ты нажить, отлынивая от работы!