Кальман Шандор - Позорный столб (Белый август)

Эгето съел свою порцию картофеля с паприкой; после трапезы в этой квартире, как и в соседней, у Дубаков, за столом в кухне сидели втроем. Полнолицая смуглая тетушка Йолан (один господь бог знал, почему эту цветущую сорокалетнюю женщину все называли тетушкой), ее шестнадцатилетний сын Йожеф — ученик коммерческого училища с лицом, усыпанным веснушками, и снявший китель Эгето обменивались новостями.

— Обыск был? — спросил Эгето.

— Штатские приходили, — кивнув, сказал веснушчатый парнишка. — С ними только один был в форме. Они все перерыли, а тетушка Терез бранилась даже при них, матушку их помянула — они стекло в буфете разбили и Юлике затрещину дали.

Йошка Фюшпёк, побывавший днем в В., рассказывал сейчас обо всем, что ему удалось узнать. Сперва он навестил своего бывшего одноклассника Кароя Хорна; Хорны держали пивную на углу улиц Теметё и Сент-Геллерта— это была известная пивная Хорна. Оттуда он проник к квартирной хозяйке Ференца Эгето, тетушке Терез. Дядя Фери очень хорошо сделал, что с субботы на воскресенье не ночевал дома: всю ночь напролет какие-то люди с дубинками в руках вертелись подле ворот его дома — видно, его, дядю Фери, подстерегали. И это сущая правда: в воскресенье на рассвете разгромили рабочий клуб — он сам видел; еще днем там стоял часовой с ружьем, прямо на улице валялись ножки от стульев и то, что осталось от сломанных столов; как их выбросили, так они и лежали под разбитыми окнами; на тротуаре виднелись темные пятна крови — говорят, было трое убитых.

Веснушчатый парнишка, ученик коммерческого училища Йошка Фюшпёк знал город В. как свои пять пальцевой там родился и там же окончил четыре класса гимназии. Долгое время они жили на улице Густава Кеменя, а Ференц Эгето, пока его не призвали на военную службу, был у них квартирантом. Сюда, в Будапешт, они переехали в феврале 1916 года, когда тетушка Фюшпёк приобрела на улице Надор, дом восемь, вот эту самую кофейню.

— Юлика не плакала? — спросил Эгето.

— Нет, не плакала. Она тоже бранилась, и даже похлеще, чем ее мать, но тетушка Терез шлепнула ее по губам. Тогда Юлика спросила: «А почему тебе можно, мама?» А тетушка Терез ответила, что она, мол, вдова, и буфет разбили ее, а не Юликин. А я, я сказал, что не видел вас, дядя Фери, и понятия не имею, где вы. «Видел ты его или нет — все равно, но, ради бога, пускай он и не думает возвращаться! Здесь все перевернулось, ночью его два раза искали и подстерегали на углу нашей улицы; особенно старался чиновник муниципалитета Рохачек».

— Хорёк, — бросил Эгето. — Его младшего брата, офицера, хотели повесить на заводе М. Потом расстреляли.

— Во время обыска этот Рохачек свирепствовал больше всех, то и дело поминал ревтрибунал и раскидал все вещи. А тетушке Терез пригрозил: мол, велит вздернуть ее за то, что она несколько лет держала на квартире такого коммуниста. Тут вмешалась Юлика и говорит: «Моя мама — вдова контролера железной дороги и сдает квартиру тому, кто ей платит». Ну а Рохачек всех и каждого готов отправить на тот свет, чтобы отомстить за смерть брата. На улице людей полным-полно, и все с железными палками. Книги Маркса тетушка Терез припрятала; она сказала, если вам нужна одежда, дядя Фери, пожалуйста, известите ее. «Я не знаю, где он», — сказал я. А тетушка Терез говорит: «Так и надо, правильно!» Сегодня в полдень вас, дядя Фери, искал господин учитель Маршалко.

— И он тоже? — поразилась тетушка Фюшпёк.

— Чего он хотел? — помолчав, спросил хрипло Эгето.

— Этого тетушка Терез не знала, — пожимая плечами, ответил парнишка. — Лицо у господина учителя было очень красное и смущенное. Он заикался и все время потел. Наконец он спросил, не знает ли она, где дядя Фери. Тут тетушка Терез как закричит! Она, мол, никакого отношения к делам квартиранта не имеет. Тогда господин учитель стал еще больше потеть и запинаться. Он, дескать, не желает ничего дурного. И опять допытывался, где вы. Потом сказал: «Я хочу только помочь!» — и ушел. Тетушка Терез мне и говорит: «Боюсь я этого полоумного, он еще притащит ко мне…» А я ей говорю: «Он меня в гимназии учил и совсем не был полоумным». Тут тетушка Терез и на меня как закричит: «Мне-то лучше знать, полоумный он или нет! Ты уж помолчи!»

Паренек умолк.

— Чего же он все-таки хотел? — опять спросил Эгето.

Ответа не последовало.

— Вот и все, — сказал Йошка. — В пивной Хорна нельзя было играть в бильярд. Компания каких-то христиан-социалистов устроила там свое собрание, и приходский священник Верц сказал: «Наступила пора взяться наконец за евреев».