Валентин Пронин - Полет орла

«Задел все-таки, сукин сын», – подумал Александр Никитич, прихватив ухо платком и направляясь к Монти. Риккардо, Байрон и доктор уже наклонились над ним. Сильвио Монти был жив. Он корчился от боли, потому что пуля Сеславина попала ему в ляжку.

– Надо срочно в больницу, на перевязку, – торопливо говорил доктор. – Слава Святой Деве, обошлось без убийства. А эта рана заживет через месяц. – Доктор и Риккардо помогли Монти подняться. Он обхватил их за шеи и морщился, прыгая на одной ноге. Синьор Барелли побежал за извозчиком.

– Пойдемте в гостиницу? – спросил Сеславина англичанин. – Я уезжаю завтра в Грецию и хотел предложить вам сопутствовать мне. Личность русского воина, прошедшего до Парижа… из Москвы?.. меня привлекает. Кстати, если бы пуля Монти прошла хоть на дюйм правее, вы были бы убиты. – Сеславин кивнул, давая понять, что знает об этом.

– Отчего вы его пощадили? – спросил Байрон.

– Сначала я дрался с французами от границы России до Москвы, а затем – от Москвы до французской столицы, – не отвечая на последний вопрос, сказал Сеславин. – А вы где были ранены?

– Моя хромота врожденная. Чрезвычайно интересно то, что вы сообщили о себе. Я составил бы целый том вопросов. Так что же? – настаивал Байрон. – Едете в Грецию?

– Сожалею, но в мои планы входит как раз противоположное направление. Я намерен побывать у вас на родине, в Англии.

– Тогда добрый путь. К моему огорчению, мы не будем вместе способствовать освобождению Греции от ига османов.

– С османами я тоже неплохо знаком. Участвовал во взятии турецких крепостей на Дунае, – сказал англичанину Сеславин.

Байрон пошел к гостинице, переговариваясь со шведом.

Уложив пистолеты в баул, Сеславин последовал за ними. Что-то в этом британце было необычное, не говоря о поразительной красоте. Сеславин не догадывался, что перед ним великий английский поэт, властитель умов романтической молодежи Европы и России.

Весной 1819 года, наняв в Ливорно небольшое каботажное судно, Сеславин отправился морем во Францию. Когда проплывали мимо острова Эльбы – места первого заключения Наполеона, откуда он бежал, чтобы на короткий срок снова стать властелином, – вспомнился хмурый, дождливый осенний день, запруженная французскими колоннами Боровская дорога, среди них коляски маршалов, одинокая карета и у окна – непроницаемое, желтовато-бледное лицо человека в сером сюртуке и черной, низко надвинутой треуголке…

Во время шторма, разразившегося неожиданно по пути в Марсель, жизнь Сеславина снова подверглась опасности, но и на этот раз все обошлось благополучно. Остановившись на несколько месяцев в шумном, пестром Марселе, с бухтой, переполненной торговыми судами (в частности, из африканских, ост и вест-индийских колоний Франции), он продолжал лечиться на местных целебных водах и приступил к описанию всего того, что он увидел и узнал за время путешествия.

Долгое пребывание вдали от России вызывало в Сеславине хандру и тоску по родине. Но особенно тяготило его вынужденное бездействие. Неугомонная и смелая натура, за годы военных тревог свыкшаяся с жизнью, полной опасностей, привычная к сильным ощущениям и неожиданным происшествиям, требовала деятельности, причем деятельности полезной отечеству.

Сеславин пишет начальнику Главного штаба князю Волконскому. Просит поручить ему должность, достойную службы Его Величеству. Но, вопреки всем надеждам, ответа не последовало.

Душевный покой Сеславина был нарушен, самолюбие (чрезвычайно развившееся за годы Отечественной войны) жестоко уязвлено. Он начинает думать, что им, заслуженным генералом, пренебрегают. Он шлет письма – еще и еще. Снова Волконскому, затем генерал-адъютанту Толстому, наконец, лично государю. Но напрасно он ждал ответов на эти письма. Их не было.

Обычно жизнерадостный, стойкий ко всяким трудностям Сеславин с тех пор все чаще становится мрачным и раздражительным. Он не может объяснить подобное отношение к себе.

В начале 1820 года Сеславин отправился в Англию. Там он предполагал, продолжая лечение на водах в Бате, начать писать воспоминания о своих военных действиях в 1812–1814 годах. Судно, плывшее в Англию, попало в сильнейший ночной шторм. Концы флагов щелкали под порывами ветра, как тысячи бичей, морские канаты гудели, как натянутые струны.

Сеславин вышел на палубу. Сечет крупный сплошной дождь. Небо прочеркивают ослепительные молнии. Без перерыва воет и свистит ветер. Волны наваливаются на палубу, смывая всё находящееся на ней. И тут Александра Никитича постигло весьма значительное бедствие. Привязанная к палубе каляска Сеславина, в которой находилось почти все его имущество и, особенно лелеемые им, путевые записи разведчика, отвязалась от веревочных креплений, перевернулась через борт и исчезла в морской пучине.