Валентин Пронин - Полет орла

– Я не собираюсь осуждать царские решения в гражданских порядках. Тем более никогда не буду участвовать в оппозиционирующих властям, нарушающих законность собраниях. Сие мои основательные понятия. Царская власть от Бога, и не мне вмешиваться в суть российского законоположения. – Сеславин сердито расхаживал по комнате. – Крепость армии, упрочение государства Российского – вот что меня заботит… чтобы не допускать впредь проникновения врага в пределы державы, как то произошло во время вторжения Бонапарта. А недоброжелатели, тайно стремящиеся к ослаблению отечества нашего, могут быть остановлены только силой. Флот русский, армия, кавалерия с артиллерией есть самые надежные друзья наши, а болтуны, шаркуны салонные и злобствующие писаки, будто жуки-древоточцы, наносящие государственному древу язвы и болезни, суть враги. По поводу же отмены крепостной зависимости крестьян, которая повсюду в Европе отменена… Не могу сейчас судить совершенно определенно. Мой батюшка имел во владении всего-навсего двадцать душ крестьян. Я с детства вместе с сельскими ребятами лошадей в ночное гонял да рыбу в речке Сишке бреднем ловил для пропитания своей семьи, но и не отторгая надобность деревенских приятелей своих… Они тоже люди – кушать хотят. Из сих деревенских жителей в наибольшем своем числе состоит наша армия, защищающая отечество и самих августейших особ от внешнего нападения иностранных завоевателей. Что ж я могу о них сказать презрительного или порочащего? Конечно, каждому свое место на земле Бог дает, – кому царское, кому гусарское, кому служить государю на полях сражений, кому отрабатывать помещику положенную повинность, кому молитву в храме возносить… А по бедности моих родичей и малочисленности крепостных людей я себя рабовладельцем римским либо там… египетским… никогда не видел. К нашим селянам и отец, и братья мои всегда снисходили – ибо они тоже люди русские, православные. Ну, наказывать наказывали, когда было за что.

Вот такое мироощущение высказал другу за бутылкою вина в Демутовом трактире генерал-майор, прославленный партизанский командир Александр Никитич Сеславин.

Холодный прием при дворе заставил Сеславина почувствовать себя оскорбленным. Он подает прошение об увольнении от службы. При официальности и субординации текста в данной бумаге он позволил себе двусмысленную фразу: «по здешнему суровому климату продолжать воинскую службу не могу». Отставку не замедлили принять, и сорокалетний Сеславин был уволен на почетных условиях – с мундиром и полным пенсионом.

Тому же Назимову Сеславин написал, подводя итог почти двадцатилетней службы: «Проследя движение моей службы, сосчитаем семьдесят четыре сражения больших и малых, в которых находился я большию частию с первой пули до последней. Имею от них восемь ран, столько же орденов и золотую саблю “за храбрость”. Еще имею многочисленные долги, некоторую часть из коих император, помятуя мои заслуги, взял на себя».

Упрямый Александр Никитич продолжает лелеять свои давние замыслы – в числе их путешествие в Индию и караванным путем или, при создании экспедиции, исследование стран ближних к Индии и одновременно приближающихся к южным границам России. Влияние английской разведки на фанатичных владык восточных государств он считал очень важной стороной задуманного им военно-разведовательного предприятия.

Несмотря на явную незаинтересованность Александра I в осуществлении его планов, направленных на усиление позиций Российской империи на Востоке, он пока не сдавался.

Отставной генерал снова на полтора года покидает Россию.

Предварительно, не дождавшись аудиенции у императора, Сеславин просил принять его военного министра князя Волконского.

Министр был человек неприветливый, сухой и черствый, но к старым служакам, генералам или офицерам, прославившимся отменной храбростью, проявлял снисходительность. С Сеславиным у него произошло несколько личных встреч и встреч в присутствии императора Александра в период его послевоенной триумфальной известности. Тогда бывшего командира партизанского отряда, назначенного затем командующим Сумского гусарского полка и, наконец, получившего чин генерал-майора, двор ласкал. Государь обещал ни в чем ему не отказывать и проявлял редкую для него щедрость к израненному герою.

Правда, в то время, когда Сеславин лечился на водах в Барреже, в английском Бате и некоторых других курортах, царская щедрость иногда иссякала. Сеславин писал государю, Волконскому, Толстому и каким-то финансовым чиновникам высокого положения, однако добивался обещанных субсидий с большим трудом. И вот он в кабинете военного министра, в котором висят портреты Петра Великого, Екатерины Второй и ныне правящего Александра Павловича, но нет портретов Румянцева, Потемкина, Суворова и Кутузова. Сеславин отметил про себя эту явную несправедливость. Он поклонился, был приглашен в кресло напротив князя, и началась беседа, на которую бывший партизан возлагал большие надежды.