Валентин Пронин - Полет орла

Получив, как офицер отличной храбрости, орден Владимира IV степени, Александр Сеславин возвратился в Россию, чтобы продолжить службу в гвардии и полечиться у петербургских врачей. Однако лечение не слишком ему помогало. На службе же менялось многое в отношениях с вышестоящими чинами: времена менялись. Для модного либерализма, может быть, недостаточны были образцовая «павловская» дисциплина и безукоризненная репутация боевого офицера. К тому же заслуженный под Гейльсбергом орден Владимира кому-то несомненно мозолил глаза. Чтобы жить в столице даже весьма скромно, денег из офицерского жалованья не хватало. Сеславин подал прошение об отставке (напоминаем, что уход и возвращение в армию стало делом довольно свободным). Одновременно покинул военную службу и его брат Николай.

Александр остался временно в столице, лелея некоторые планы. Николай уехал в деревню к родителям.

Спустя много лет, уже умудренным человеком и опытнейшим военным, Сеславин писал: «С 1807 года, когда я принужден был оставить службу по неудовольствию, я решил предпринять путешествие в Ост-Индию, собрав наперед нужные сведения о странах, которые я должен был проходить. Рассуждая часто об Англии и о причинах возвышения ее, утвердился в той мысли, что не в Европе должно искать средств ослабить влияние Англии, но в Ост-Индии. Россия к ней ближе всех; одна Россия в состоянии разрушить владычество англичан в Индии и овладеть всеми источниками ее богатства и могущества…»

Рассуждая о наибольшей опасности для России со стороны Британской колониальной империи через граничащие с российскими пределами странами Востока, молодой гвардейский офицер предвидел многое, проявившееся позже, и был совершенно прав. Однако ни власти (в лице приближенных к императору сановников), ни официальная дипломатия, ни военные чины, ни мнение образованной части общества не обращались к этой мысли.

Недостаток средств не позволил Сеславину осуществить столь рискованное предприятие. Совершить путешествие в Индию было невозможно по многим причинам, не только сугубо материальным. Кругом под разными обличьями кишела британская и французская агентура. Русская дипломатия контролировалась преимущественно иностранцами. Это никому (в первую очередь императору) не казалось по меньшей мере удивительным.

С прежней увлеченностью (чем занимался он с удовольствием и в Шляхетском корпусе) Сеславин продолжал изучение военной литературы. Труд французского теоретика Жомини пользовался огромной популярностью не только среди военных. Доходило до того, что его «Рассуждения о великих военных действиях» цитировали при дамах в модных салонах Петербурга. Преклонение перед Бонапартом и теориями французских менторов заслоняло в сознании светских франтов и «львиц» сожаление о гибели тысяч русских солдат. Но Сеславин не исключал полезности некоторых положений Жомини. Он внимательно листал и другие книги по искусству боевых действий. Особенное восхищение будили в его сознании описания походов Ганнибала, Цезаря и несравненного русского предводителя армий Александра Васильевича Суворова. Чтение этих книг расширяло кругозор молодого офицера, обогащало его теоритические познания. Кроме «командного образования» Сеславин перечитывает книги авторов, которые в те годы были «властителями дум» европейцев: «Рассуждения о всеобщей истории» Боссюэ, «Приключения Телемака» Фенелона и, конечно, «Исповедь» Руссо. Не исключался и Вольтер. Русская литература еще только начинала прорастать, предвещая будущих гениев.

Здоровье возвращалось медленно. Но все-таки возвращалось. И не столько от припарок и бальзамов сомнительных эскулапов, сколько от внутренних сил молодости.

Сеславин нередко посещал Михайловский замок, где началась его гвардейская служба. Темным видением наплывали в воображении мысли о циничном и жестоком убийстве императора Павла руками аристократов, подталкиваемых агентами иностранных (преимущественно английских) послов. Там, где флейты высвистывали маршевые наигрыши ежедневных вахт-парадов, теперь была угрюмая тишина. Редкие часовые стояли при въезде и кое-где на крутой лестнице. Настало лето. Белесое небо простиралось над болотистыми пространствами. Солнце превращало темную воду в бледное золото и вспыхивало внезапными огнями в дворцовых садах. Каналы были неподвижны, как зеленые зеркала, в них отражались переросшие купы цветущей сирени. Настроение Александра складывалось таким образом, что гатчинские места привлекали его своим безлюдьем. Он проходил мимо полосатой будки гренадера и прогуливался по дальним дорожкам. А сады разрослись и словно застыли в пышном оцепенении. Иногда он бормотал нараспев стихи, автора которых не помнил: