Валентин Костылев - Иван Грозный. Том I. Книга 1. Москва в походе. Книга 2. Море (Часть 1)

Царь взглянул на Малюту.

— Эх, Лукьяныч, и тут я провинился. Попусту обеспокоил князя… Гляди, гостьбе в твоем доме помешал, Владимир? Гостеприимен ты!

— У меня гостей не бывает. Живу, будто под схимою, одиноко, с тех пор, как ты, государь, безвинно удалил в монастырь мою матушку.

— С ней было веселее — знаю. И гостей бывало в те поры много больше. И то знаю. Ну, чего же, однако, ты от меня хочешь?

Окончательно растерявшийся князь ответил тихо:

— Ничего.

Иван Васильевич недоверчиво покачал головою:

— Может быть, удел прирезать? Будто так уж ничего ты и не хочешь?

— Повторяю, государь: хочу, чтобы ты здравствовал многие годы, и больше ничего… Покарай меня Бог, коли лгу. Устал я.

— Тяжело тебе, князь, вижу. Как не устать! Иные тайны тяжелее жерновов. Тянут книзу, в землю тянут, окаянные, а скинуть их сил не хватает… Вот твоя матушка и в Новодевичьем монастыре, во святой обители, и то не может расстаться с тою тяжестью…

И, указав на Малюту, царь проговорил:

— Прости, братец, что некий дворянин, простой холоп, рядом с царем стоит да слушает твои неверные речи; ну, коли царь не гнушается его держать с собою рядом, то и ты не будь в обиде… Не гневи Бога!.. Обидчивы стали вы. Знатность не на пользу вам. Голову кружит.

Старицкий тяжело вздохнул; на худых щеках его выступил румянец.

— Увы, государь, ко всему привычны стали мы. Знать, так Богу угодно.

— Кто «мы»? — вкрадчиво спросил царь, слегка наклонившись.

— Мы, русские люди, — после некоторого раздумья произнес князь Владимир. — Притерпелись. Всего насмотрелись!

— А я знаю, кто «вы» и чего «вы» хотите. Верь, братец, мне: не того хотите вы, чего хотят русские люди.

— Великий государь! Самим Богом ты поставлен над нами: тебе ли не знать? Ты все ведаешь, все знаешь… Не всем только верь!

— И не один царь то знает, о чем хочу я тебе напомнить, а дело известное. Как же тут не верить?

— В том прошу тебя, брат, напомни…

— Ужели забыл ты вечер, когда преставился первосвятитель? Кто у тебя был? Кто порицал покойного, как бы лицемера и льстеца государева?

— Не помню… — смутившись от неожиданности, тихо ответил князь Старицкий.

— Много ли было гостей у тебя? Один? Двое?

— Будто бы двое…

— Кто же?

— Ростовский… Больше никого не помню.

— Стало быть, один князь Семен осуждал? Чудно! Чем, чем же не угодил вам покойный митрополит?

— Мы молились об упокоении его души…

Царь с лукавой улыбкой посмотрел на Малюту.

— Кто же «мы»? Князь Семен и ты? Благо и на том. Вы — набожные… Доброе дело! Когда я болен был, помнишь, брат, при Анастасии-царице, вы тоже молились обо мне. И тоже «об упокоении». Твоя матушка свечки вниз огнем ставила, чтобы поскорее Богу душу я отдал и тебя бы бояре на престол посадили. Моего царевича за царское семя не признали вы. Ты и это забыл? А я вот помню. До смерти не забуду.

Владимир Андреевич молчал, не смея взглянуть на царя.

— А я остался жив, да еще и власть забрал себе в руки. Кое-кого из моих доброхотов убрал; их уже и на свете нет, и молятся не они об упокоении моей души, а монастыри по царскому синодику поминают их грешные души. Не так ли? Не легко и мне признаться тебе, брат, в этом. Грешен и я; не будь я царем, легче было бы мне бражничать с ними, нежели теперь молиться об их упокоении…

— Государь, — сказал, оправившись от смущения, Владимир Андреевич, — твоя воля казнить и миловать! Я готов! Все одно в таком страхе не жизнь.

— Знаю, князь… Увы мне! Лучше бы никого не казнить и не миловать, а украсить свой трон цветами мира и добродетели. Но… цветок любит солнце, благодетельную небесную влагу, а от стужи и ветров он засыхает. Подумай над этим. Да ответь мне без извития словес: чего же вы добиваетесь? Нет ли у вас какой тайны против меня?

— Не ведаю, государь, что требуешь. Помилосердствуй, не томи! Ни в чем я не виноват перед тобою.

Иван Васильевич поднялся с кресла. Лицо его стало строгим.

— Владимир! Дважды обманываешь ты меня: и как царя и как своего брата. Коли не ведаешь ты, я ведаю, чего вы добиваетесь. Да и то сказать! Плохо ли жилось удельному князю? Ведь он смотрел на свое княжество, словно бы торговый мужик на свою лавку. Прикажет дворецкому либо казначею обобрать своих поселян, и наместники его и волостели тащат ему великую казну. Мало того, они и себя не забывали кормом и постоянно своего прибытка добивались. А ныне все вы должны пещись единственно о пользе царству. Плохо ныне стало. А скажи-ка мне по-братски, без утайки: если бы тогда преставился я и стал бы ты великим князем на Руси, дал бы ты волю княжатам, вернул бы ты им старые порядки? А? Скажи, не лукавь.