Александр Галкин - Царевич Димитрий

Ныне утром я начал писать прожект о том, как устроить в Москве академию для наук философских, военных и других, да меня отвлекли на приём воронежского воеводы, приехавшего со стрелецкими головами и выборными от жителей людьми для принесения мне присяги. Таких послов уже немало за это время у меня бывало: приезжали из Оскола, Валуек, Белгорода, Курска, Рыльска и протчих мест, – все они признают меня и крест целуют и войско готовят, подарки знатные привозят. Купцы воронежские поднесли соболей царских, что с Уральского камня привезены, – в продаже нет таких нигде. Посылаю их ненаглядной панне на шубку и прошу милостиво принять ничтожную сию памятку».

Димитрий очень пожалел, что не мог сочинить своей невесте какого-нибудь хвалебного акростиха: по латыни она не знала, польской же письменностью он ещё недостаточно владел для этого, а потому, ограничившись комплиментами в прозе, закончил призывом Божьего благословения на её голову.

На другой день письмо было вручено Юрию Мнишку для передачи дочери, причём вельможный пан не утерпел, чтобы не оскорбить Димитрия при разлуке, насмешливо отдавая ему честь способом, принятым для отдания последней, похоронной чести королям при их погребении.

– Полагаю, – ответил на это царевич, – что пан Юрий ещё вернётся ко мне выгоды своей ради. И желаю ему не опоздать, как то случилось с ним в сражениях!

Прошло две недели со дня отъезда Мнишка.

В течение этого времени не случилось ничего особенного: Димитрий усиленно занимался науками, читал поэтов, восторгался римскими стихами, сочинял всевозможные планы завоевания Турции, Кавказа, Индии, устройства в Москве культурных учреждений, хорошего суда, где не брали бы взяток, и европейского войска. Несколько раз принимал послов от всяких городов – ближних и очень дальних, изъявлявших ему покорность и желавших всячески помогать: одни обещали выставить рать, другие – привезти хлеба, припасов, третьи – дать коней и прочее. Всё это он принимал с благодарностью, допускал приехавших «к руке», обещал льготы, снятие тягот, отмену десятины, свободу беглым; вручал им грамоты и отсылал назад. Сила его несомненно росла в стране, но в Путивле у него был лишь ничтожный отряд шляхтичей да несколько сот казаков, и уничтожить его здесь для царской рати не составило бы никакого труда, если бы эта рать желала сражаться. А она стояла всё время под Кромами, занимаясь пересудами о том, вор ли тот, на кого они идут, или же царевич, и не вторгалась в город. Осаждённые в нём казаки и сам атаман Корела хохотали со стены над царским войском, призывали бросить царя Бориса, связать его воевод и всем вместе идти к Дмитрею. От бездействия войско это понемногу разбрелось, и к апрелю его осталось не более половины.

Однажды путивльские казаки изловили двух монахов, прибывших, как они говорили, из Сергиевского монастыря с просфорою для царевича.

Когда же их заставили съесть половину этой просфоры, то они заболели, и один из них умер, а другой сознался, что они прибыли из Москвы по повелению царя Бориса с целью отравить царевича. Последний приказал отпустить больного монаха, чем казаки остались недовольны.

– Царь-батюшка свободить велел тебя, ворюгу, – внушительно говорил ему, тряся за воротник, громадный казак, приставший к Димитрию на черниговской площади. – Иди, бесов сын, да помни: коль ещё раз встречу – живым не выйдешь! – И он так отшвырнул его прочь, что святой отец растянулся на улице, ударившись головой о бревно, слабо вскрикнул и затих без движения.

Перед Пасхой в солнечный весенний день к дому Димитрия подкатил на тройке человек средних лет с подстриженной бородкой, одетый по-дворянски, в собольей шапке и при сабле. Толпа нищих тотчас же его окружила и затараторила свои причитанья, сквозь которые он скоро расслышал нетрезвый разговор, начатый до него, с произнесением имени Гришки Отрепьева.

– Кто тут Отрепьева поминает?

Разговор сразу прервался.

– Не бойтесь! Говорите – худа не будет! Злые вороги бают, что Григорий Отрепьев за царевича у вас ходит. А яз вам докажу, какая сия ложь зловредная. Сей Отрепьев Григорий Богданович – галицкий дворянин – аз есмь! – Он с силою ударил себя в грудь. – И состою аз при особе государя моего Дмитрея Ивановича як письмовод, вроде, скажем, дьяка, токмо чином повыше, и служу ему по писцовой части, письма пишу и отвожу, куда укажет. Ныне из поездки к нему возвратился. Как же можно меня, Григория Отрепьева, с царевичем смешать!