Александр Галкин - Царевич Димитрий

Казаки, после нескольких дополнительных вопросов и вполне убедительных ответов приезжего, с восторгом подняли его на руки и, отряхивая дорожную пыль, внесли в дом со всей поклажей. А Димитрий, наблюдавший эту сцену из окна и узнавши в приезжем своего Прошку, не мог понять, почему казаки так его чествуют.

– Буди здрав, секретарь! – сказал он, когда Прошка вошёл, не называя его по имени. – За что те честь такая? В чём дело?

– Здравствовать желаю, государь великий, и за ласку благодарствую! А в чем дело – про то боярин Пушкин пишет. – И он подал запечатанный пакет.

Димитрий тут же принялся за чтение. Пропустив приветственное начало и поклоны, он читал: «…И посылаю тебе пять тысяч золотых, зашитых в двух мешках кожаных вместе с пуховиками. А ещё посылаю твоего секретаря и письмоводителя дворянина Григория Отрепьева, который жаждет видеть очи твои и тебе служити. Всю пользу службы сей ты, государь, поймёшь и меня не осудишь, что без веленья твоего отослал яз его к тебе: у тебя нужнее он, чем здеся. Он сообщит тебе и про делы краковские – в грамоте ныне не можно всего написать, то ведаешь и сам. Дивлюся яз немало, како время ты в Путивле проводишь. Никакой заботы государской в письмах твоих нету, а много речи о книгах учёных да о стихах старинных. Магистрантом, что ли, государь, быть собираешься? И почему в Путивле стоишь, а дале не идёшь? Боюся зело, что ежли не будешь радеть о деле твоём, то не бывать тебе в Москве. Вскоре собираюсь отъехать к тебе самолично и посмотреть, что у тебя творится. Книги, каки ты требовал, высылаю с Отрепьевым».

– Ну, друже… Григорий Богданович. Как же сие? Народ обманывать будем? А коли обнаружат?

– Не сумневайся, батюшка! Кто тут меня знает? И в Москве-то, почитай, все уж забыли. Обман же сей не твой, а Пушкина и мой. Яз и сейчас, как с телеги слез, народу объявил имя-знание своё и вельми угодил всем – назад нельзя вертаться. Борисовым же воеводам сие слышать лихо будет, ибо как можно тебя Отрепьевым звать, когда оный Гришка Отрепьев вживе при тебе стоит и все его видят! Добре придумал Гаврила Иваныч – верный твой боярин!

Уже давно, с самого Чернигова, когда впервые увидел он царскую грамоту, именовавшую его Гришкой Отрепьевым, удумал Димитрий Иванович об опровержении сей клички и теперь был так поражён и обрадован простой выдумкой Пушкина, что возражать не решился. Неотразимое доказательство различия двух людей – Гришки и царевича – было налицо, и с этого дня Отрепьев всюду находился при Димитрии, присутствовал на приёмах послов, писал бумаги, давал их на подпись царевичу, прикладывал его печать и отсылал куда надо.

Никто ни разу не сказал, не намекнул ему о прежнем имени, никто не признавал знакомым.

Но однажды в вечерние сумерки он, проходя переулком, услышал за собою:

– Друже Прокопе! Постой малость! Догнати тя не могу.

Оглянувшись, он увидел старого приятеля Мартына Сквалыгу, видимо ему обрадовавшегося. По сторонам никого не было.

– Яз боле не Прокоп, – тихо сказал названный Отрепьев, – николи ты не зови меня по имени. Сейчас недосужно языки чесать, да и не место здесь, – заходи ко мне завтра после обедни, всё изъясню тебе.

– Да где стоишь-то, милый?

– В государевом доме живу. С заднего крыльца войдёшь – там пропустят, яз упрежу.

– Господи помилуй! Что же сие знаменует?

– Потерпи до завтра, отче, – не засохнешь от любопытства. Всё скажу тебе по совести. Да не болтай о нашей встрече.

Возвратясь к себе, он узнал о приезде боярина Пушкина в Путивль, и лишь только увидел его в доме царевича, как сейчас же заявил о необходимости поговорить.

Поздно вечером Гаврила Иваныч, освободившийся от долгой беседы с Димитрием, принял наконец Отрепьева и выслушал сообщение о встрече с Мартыном.

– Дело худо, – сказал Пушкин, – треба сего монаха отсюда куда-нибудь спровадить.

– Он и царевича углицкого в лицо знал и ещё многая ведает, любопытен же, как сваха купецкая, а молчать не умеет, везде шатается и вести разносит – за то и кормят игумены. Завтра утрева ко мне зайдёт – не знаю, что и говорить ему о себе, как соврать, чтобы поверил.

– Мели, Гришуня, что хочешь – твоё дело, но беспременно приведи его ко мне.

– Привести можно, Гаврила Иваныч, да спросит он, откуда боярин его ведает. А лучше бы ты сам зашёл в мою горницу посля обедни и, как бы ненароком, застал его у меня. Складнее будет.

– Добре. Завтра приду.

На другой день Пушкин, зайдя в комнату письмоводителя, увидел стол, полный яств, кувшины мёда и двоих приятелей, уже навеселе.