Александр Вендеров - Химутка

Фёдор и Василий Ивановы, сыновья Ивана Павлова и внуки Химутки, тоже не пошли в колхоз. По этой причине их хозяйства обложили такими высокими налогами, что единолично хозяйствовать на земле не стало никакого смысла. Год назад Василий, которого в деревне звали Васей Варганом (а прозвища были почти у всех), уехал в Москву и устроился там в общественную баню пространщиком 5 5 Пространщик – работник бани, обслуживающий посетителей в раздевальном зале . В деревне осталась его жена Александра с детьми Николаем и Прасковьей. В колхоз Шуре Варганихе всё-таки поневоле пришлось пойти. Фёдор по прозвищу Федя Чуркин держался из последних сил и не хотел оставлять родную землю, однако в тот тяжёлый тридцать третий год перед ним встал выбор: или раскулачивание, или отъезд. Иван Вендеров, сам вступивший в колхоз, тогда сказал ему:

– Федя, поязжай. Справку я табе выправлю. Чаво толку, што отымуть у тебе избу, корову, курей?

– И то правда, Вань. Сделай мене какую ни есь бумагу, а я у Шаховскую поеду, у сапожную арьтель.

Сказал – и в феврале купил избу на станции Шаховская, а в начале марта, пока весна не успела испортить санный путь, перевёз все пожитки за двадцать пять вёрст. Их, пожитков-то, мало было, и всё самое ценное уместилось в большой сундук, обитый железом. Также на санях в Шаховскую поехал некрашеный и оттого душистый сосновый гроб, который Марья, жена Фёдора, заранее приготовила для себя. Свою избу в деревне Федя по дешёвке продал бабе Домне. Хоть небольшие, а деньги, которые дадут возможность первое время держаться на плаву на новом месте.

А сегодня Федя Чуркин верхом приехал из Шаховской в Спас-Вилки, чтобы поздравить родных со светлым днём. Прискакал уже в обеденное время и привёз кое-какую снедь из лавки в Шаховской – каравай серого хлеба, кусок сыра, кусок колбасы, бутылку водки.

– Как ты енто добыл-то, сынок – спросил Иван, когда выпили маленько с сыном и закусили. Химутка сидела с ними за маленьким столиком на кухне, а Ириша ушла в гости к своей подруге Саше Карасихе.

– Тятя, так у арьтели деньгами плотють – евон с получки и купил. Ну а как вы тут живёте-можете?

– Тяжко, сын. Сам знаешь как… Ребяты твои у школу ходють?

Фёдор понял, что отец не хочет в подробностях рассказывать, каково им приходится, и ответил:

– Да, Ванька с Санькой ходють, да учатся через пень-колоду. Не усодишь их за книжку-то. Зато как у гроб ложиться – так оне первые.

– Как так – у гроб?

– Марья моя свой гроб с собой взяла. Там он у нас тоже на чардаке стоить. И оне наладилися лазить на чардак и ляжать у гробу по очереди.

– Ну а вы с Марьей чаво?

– Мы их оттуль гоняем, а им хучь кол на голове тяши. И друзей стали с собой на чардак водить. Боюсь, беду накличуть с гробом ентим.

– Ды пущай ляжать, тольки б не сломали, – вмешалась Химутка. – Можеть, оне от ентого ляжания дольше жить стануть!

– Бабуль, ну вот што малый, што старый! Пошто оне балуются-то?

И за столиком пошла беседа о самых простых вещах – воспитании детей, работе, предстоящей посевной. Хотя Федя и жил до нынешнего марта всего через четыре избы от отца и бабушки, а вместе собирались и так вот говорили редко – как правило, по большим праздникам. Всего детей у Феди пятеро. Старшие дочери, близнецы Таня и Нина, уже вышли замуж, а младшей, Зине, всего три года. Самому Феде пятьдесят лет, он ветеран японской войны. Служил во флоте и в Цусимском сражении остался без правого глаза – выжгло шимозой. Вместе со всеми, кто уцелел на броненосце «Орёл», попал в плен к японцам. Это, конечно, невесело, но ведь японские врачи его, обожжённого, и спасли. Когда Федя вернулся из плена, срок его службы ещё не кончился, однако по причине полученного увечья матроса комиссовали. Приехал в деревню, женился на Марье из Павлово, хозяйствовать стал.

Химутка вспомнила, что внук когда-то давно рассказывал, как плыл он по морю на большом корабле, очень долго плыл. Воспоминания о битве и плене, ясное дело, лучше не трогать, однако старушка помнила, что ещё до сражения стояли они на каком-то далёком острове, где всё диковинное, всё не как у нас. И она спросила:

– Федя, а вот, покуль не забыла. Ты кады у матросах был, вы на какой-то остров приплыли и жили там долго. Чаво за остров, расскажи.

– Так то, бабуль, Мадагаскар. Два с половиной месяца там простояли.

– Мага… Магаскар? Ня выговоришь!

– Мадагаскар. А ты енто к чаму, бабуль?

– Дак я, внучек, дальше Воробина нигде и не была. Хто ж мене на том свете расскажеть, как у разных странах люди живуть! Ну хотя бы на Магаскаре твоём.