Александр Вендеров - Химутка

Когда от тифа умерла Ксения, пятеро дочерей остались без матери, и Трифон не управлялся по хозяйству. Пошёл дед Трифон (по деревенским меркам уже дед: было ему пятьдесят восемь годов) к деду Мендеру и попросил Ивана в мужья для шестнадцатилетней Паши. Родители устраивали свадьбы детей, не спрашивая их согласия, и это было обычным делом. Дед Мендер дал «добро», и на Покров Иван с Пашей обвенчались. Иван перешёл в избу тестя – стал примаком, как некогда сам Трифон. В избе деда Мендера, что стоит на другом конце деревни возле старых, в два с лишним обхвата, лип, и без Паши было бы семеро по лавкам.

Прасковью постигла та же беда, что и Химутку, и Стешу, и Иришу: дети умирали. Причём у Паши они не доживали и до года. Троих подряд схоронили они с Иваном. Паша не один год ходила в церковь святого Александра Свирского, что в двух верстах от Спас-Вилок, в селе Ново-Александровка, и просила, чтобы хоть одного ребёнка на ноги поднять. И, видно, Господь помог: летом двадцать седьмого года родила Паша дочь Валентину, а на Крещение тридцатого года – сына Геннадия. Тех самых детей, что сегодня утром ради шалости выпустили свинью из хлева.

В былые годы на Пасху накрывали стол для всех родственников, а нынче на этот стол поставить нечего: на дворе голодная пора. Голод, вызванный и неурожаями 1931 и 1932 годов, и чрезмерными заготовками продовольствия, когда у людей забирали даже посадочный материал, и принудительной коллективизацией, когда многие предпочитали резать скот на мясо, лишь бы его не отобрали в колхоз, в той или иной мере охватил всю страну. Конечно, в Нечерноземье было не так страшно, как в Украине или на Северном Кавказе, где от голода люди пухли и умирали, однако и тут еды не хватало. Выручал свой огород, своё приусадебное хозяйство, а ещё укрытое от государства продовольствие. Крестьянам приходилось идти на это, рискуя быть обвинёнными в саботаже или даже вредительстве, отправленными в ссылку, но деваться некуда, если не можешь дать своему ребёнку ни краюшки.

В Спас-Вилках два года назад раскулачили семью Николая Иваныча, брата Ириши, отказавшегося вступать в колхоз, и ему с домочадцами удалось уехать в Москву. Даже повезло, что раскулачили в тридцать первом году, а не теперь: минувшей зимой большевики возродили внутренние паспорта. Колхозникам и просто сельским жителям их не выдавали – без справки от правления колхоза никуда не уедешь. Всю скотину у Николая Иваныча отобрали, а его большой дом отдали под детский сад. Оно, конечно, хорошо, что в Спас-Вилках появился детский сад, однако колхозники могли собраться и построить новый дом для этой нужды. Но нет – кулачество как класс подлежало ликвидации, а под раздачу попадали и середняки, и порой даже бедняки, которых объявляли подкулачниками. Николай Иваныч никогда не был кулаком – он был крепкий середняк и не нанимал работников. Но местному руководству нужно было выполнить спущенный из района план по раскулаченным, а кого же разорять, как не тех, кто не пошёл в колхоз?!

Это самое коллективное хозяйство как будто с затаённой издёвкой назвали «Свободой». Спасительными в такое жёсткое, немилосердное время приёмами двоемыслия и самостопа, что пятнадцать лет спустя опишет Оруэлл, владели не все крестьяне, и мужики, бывало, крепко накатив горькой, шептались, что при царе жить было лучше. Иные не соглашались и доказывали, что при НЭПе было легче, чем при царе. Но тут надо быть осторожным: ляпнешь что-нибудь в этом духе не тому человеку и уедешь за казённый счёт на стройки пятилетки.

Не всякому поглянется за трудодни работать. Совсем недавно, и пять, и десять лет назад, сельские жители трудились сами на себя и пользовались плодами своего труда, как хотели. Все крестьяне, как большевики и обещали, получили землю. Да и в старое время не все безземельные были. А кто от крайней нужды шёл в батраки, получал от хозяина копейки, но то была всё же звонкая монета, а теперь денег за труд не платили. По осени распределяли излишки урожая, какие не отобрало государство, исходя из количества трудодней у каждого работника. Например, полагалось двести граммов пшеницы на один трудодень. Но это в том случае, если излишки оставались. В неурожайном прошлом году колхозники не получили ничего: всё, что вырастили на коллективных полях, пришлось сдать.

Конечно, большевики и хорошее для страны делают: сколько невежества, серости и вообще всякого непотребства было до революции, а они ликбез провели, открывают новые школы, промышленность развивают. Всё так, только общее место тоталитарных режимов в том, что они не дают человеку размышлять и сомневаться – во всяком случае, публично, требуя полного согласия и принятия, а иначе ты враг народа со всеми вытекающими последствиями.