Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Из СССР в Россию - путь длиной в пятьдесят лет

Мы будем встречаться с успешным режиссером Георгием Шенгелая, фильм которого «Мусорщик» с моей легкой руки получит два главных приза на Венецианском кино-ТВ-фестивале в 2002 году. Не потеряем связь и с Витой Рамм, которая станет известным медийным кинокритиком. Киновед Сергей Лазарук после стажировки в киношколе в Лос-Анджелесе по моей рекомендации вступит в Союз кинематографистов, быстро взлетит по карьерной лестнице и в постсоветской России станет первым заместителем председателя Госкино, директором департамента государственной поддержки кинематографии Министерства культуры РФ. Другой киновед Николай Хренов станет известен как автор серьезных монографий о вкусах и природе массовой зрительской аудитории.

Со Славой Шмыровым, кинокритиком, выдающимся деятелем отечественного кино, организатором кинофестивалей, редактором первого профессионального журнала постсоветской киноиндустрии «Кинопроцесс», хранителем нашей кинопамяти, собирателем уникальных историй об уходящих звездах отечественного кино, мы будем продолжать дружеское общение, кажется, всю жизнь. А Сережа Кудрявцев, а Игорь Аркадьев? Имена этих тихих и скромных архивариусов мирового и отечественного кинематографа, энциклопедистов, знают все, кто интересуется кино. И я рад, что они помнят наши семинары.

Спустя почти полвека придет в далекий Лос-Анджелес весточка:

«Да, Игорь Евгеньевич, я – тот самый Аркадьев. Горько слышать формулировку „выброшен за ненадобностью“, и конечно, Вам виднее, это же Ваши ощущения, однако даже если я – единственный Ваш ученик, преисполненный благодарности к Вам, то у горечи Вашей есть и смягчающие оттенки. Потому что Вы (в том числе – и Вы) терпеливо лепили из меня, провинциального мальчика – несмышленыша, существо, способное отличать черное от белого и отвечать за собственные слова и деяния, и Вы творили это с человеческой деликатностью и иcключительно редким преподавательским мастерством. Еще раз – спасибо Вам».

То, что такие слова сказаны не на панихиде, дорогого стоит.

Мои семинары во ВГИКе на разных факультетах продолжатся еще почти двадцать лет, параллельно с другими интересными занятиями. И будут они важной частью той напряженной духовной работы, которая невидимо совершалась как будто даже и помимо моей воли в сознании вполне благополучного, а от того, видимо, и беспечного идеалиста из одесских шестидесятых.

Наташа.

Как рассказать о Наташе, о её необычной семье, о любви, случившейся не сразу? С чего началось? Пожалуй, с Валеркиного звонка в гостиницу «Юность», где кантовался я второй месяц, собирая в Каратау культурные ценности:

– Пойдем с Алкой к ее подруге. Посидим, выпьем.

С бойкой насмешливой однокурсницей Аллой Каженковой он познакомил меня еще когда «Луганск» после Кубы стоял в питерском порту. Я тогда и не заметил, как отрез на костюм, с которым я шел к портному, пошел ей на платье. Теперь Алла в Москве, она помнит наши короткие встречи.

Пошли по улице Горького куда-то в район Белорусского вокзала. Дом с мемориальной доской, это я запомнил. Подружка Наташа – ладная, стройная, загорелая, показала рукой, не здороваясь:

– Проходите.

И повела темным коридором в девичью. Пришли мы, как полагается, с бутылкой. Откупорили. Подружки щебечут не чокаясь, мы с Валерой тоже вино потягиваем. Молча. А куда тут слово вставишь?

Вдруг Наташа, она не то актриса, не то художница, продолжая разговор с Аллой, не глядя, шутливо присела мне на колени с бокалом в руках. А я что? Молчу красный, как рак, руки куда деть, не знаю. Коленки круглые, вот они, но мы ж в приличном доме. Наконец, смолкла и повернулась ко мне:

– А правда, вы бывали в кругосветных путешествиях?

И тут Остапа понесло. И про Сингапур, где солнце не отбрасывает тени, и про зиму в Бразилии, где босоногие бегают пацаны в меховых куртках на голое тело, про веселых ребят в Сан-Пауло, которые вытащили бумажник с валютой за год, дружески похлопывая по спине, и про круглых, как веретено, летающих рыб, падающих с неба на горячую палубу, как приноровились мы из них делать растопыренные чучела, и про молчаливую силу цунами, когда океан вдруг вертикально встает перед тобой, закрывая небо и накрывая, как бы заглатывая любой величины судно, и про Южный Крест в черном бархате южной ночи, про неумолчный гул дизелей и вспученный винтами пенистый белый след за кормой – днями, неделями, месяцами, и про друзей, тех, кто уже никогда не вернутся из дальних рейсов…