Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Из СССР в Россию - путь длиной в пятьдесят лет

– Вот что ревность делает с человеком, – закончил Николай Александрович, как обычно, ровно в полночь.

Затем гости смотрели иностранное кино в домашнем кинотеатре. Помню что-то с участием Симоны Синьоре и Ива Монтана – недавний подарок звездной пары.

Ближний круг семьи просто не мыслим без этой талантливой и трогательно беспомощной семьи. Но однажды внезапно и непредсказуемо придет та трагическая декабрьская ночь 1982 года. Под утро раздастся телефонный звонок, сдавленный голос Лизы звучит глухо:

– Тихон, Леня… только что звонили… Он где-то на станции… между Москвой и Клином… что делать?… кто?… как найти?…

Тихон Николаевич смотрит на меня. Я киваю головой и быстро одеваюсь. Несусь в темноте вдвоем с другом семьи вдоль путей электрички. На замызганной станции темно и пусто. Подслеповатая лампочка без плафона освещает маленькое смятое тело, вытащенное кем-то из вагона на каменную скамейку. Черные брюки расстегнуты, белая рубашка растерзана на груди, уже холодные руки с тонкими нервными пальцами свисают в одну сторону, как-то отдельно от тела. Никто. Труп на ночном полустанке. Ни души вокруг. Застывшее в муке лицо. Бомж? Нищий? Великий музыкант. Под лавкой – черный футляр. Гварнери…

В центре стоят Наташа Конюс, Леонид Коган, Андрюшка, Тихон Хренников, сидят Клара в центре, слева от нее Лиза Гиллильс.

Кто еще сидел за тем большим столом в разное время? Ну, конечно, старшая сестра Клары, актриса немого кино тетя Маня, практически жившая в доме. Высокий, худой и слегка надменный брат ее дядя Миша – красный партизан из конницы Буденного, известный сегодня в Москве коллекционер марок. Рассказывает театральные новости и подыскивает по ходу разговора рифмы давний друг семьи, не имеющий возраста поэт и актер театра Советской армии, автор текстов к опереттам ТНХ Яков Халецкий. Он влюблен всю жизнь в Клару. По праздникам приходят важный, тщательно причесанный композитор Серафим Туликов, чаще бывает за столом ироничный и добрый одессит композитор Оскар Фельцман.

С его сыном Володей, уже тогда известным пианистом, по весне летаем вместе в Сочи. Он сбегал туда от весенней аллергии, а я – в сочинский «Спутник» с лекциями. Запомнится Володина сентенция по поводу превратностей судьбы. Когда мы с ним оказались в компаниии двух актрис, одна из которых снималась с Наташей в «Руслане и Людмиле» в роли Людмилы, он сказал, обнимая одну из них:

– Чего ты смущаешься? Это жизнь, она состоит из света и тени. Свет и тень. Запомни.

Я запомнил. Володя, несмотря на протесты отца, твердо решит уехать из страны по еврейской визе. Со мной он такими мыслями не делился. Как и все, попадет в отказники, замкнется, и просидит почти 10 лет без концертов, разучивая дома репертуар мировой классики.

Его примет в Белом Доме президент США, и пианист Владимир Фельцман сделает успешную исполнительскую карьеру. Рафинированный, изысканный и недоступный, он уединится под Нью-Йорком в доме в лесу, где бродят олени. Через сорок лет мы встретимся с ним на его гастролях в Лос-Анджелесе, и он меня сначала не узнает.

– Свет и тень, Володя. Свет и тень.

И он рассмеется. Потом пришлет коллекцию своих записей с теплой надписью…

Регулярно бывал за большим столом и талантливый виолончелист Миша Хомицер. Он выглядел как избалованный еврейский ребенок, который привычно жаловался на жизнь, неряшливо ел и небрежно одевался. С ТНХ они удалялись в кабинет, где обсуждали нюансы разучиваемого Мишей концерта. Однажды Миша вернется из Одессы с гастролей с молодой девицей, которая тут же стала его женой. Надо было видеть, как он был горд своим приобретением. Пока жена не наставила ему рога и не свалила с молодым человеком, прихватив часть имущества. Миша, видимо, обиделся и уехал преподавать в Финляндию, потом, кажется, в Израиль.

Клара любила Володю Спивакова. Его нельзя было не любить, полного энергией, обаятельного, спортивного. После ужина в большой квартире он оказывался у нас напротив и, сидя на кухне, охмурял Наташу своим бархатным эротичным басом. Она охотно принимала его ухаживания, а я после полуночи их покидал и уходил спать, чтя нашу флотскую мудрость: «жена моего друга – не женщина». Знал ли Володя ее вторую половину: «…но если она красивая женщина – он мне не друг», я так никогда и не узнаю. Но когда он возвращался с гастролей, он привозил подарки обоим.