Эрик Нойч - Встреча. Повести и эссе

Он чувствовал, в каком направлении следует развивать эти мысли, и сожалел, что от усталости не может положить их на бумагу. Так бывает, когда варишь пиво, в момент брожения уже трудно отличить пену от цимеса. Человек, которого революция заставляет действовать, совершает подчас поступки, от которых потомки содрогаются в ужасе. Потому что точка зрения справедливости поднята революцией слишком высоко для простых смертных. Мы же целиком полагаемся только на свой разум, на свое суждение о теперешнем моменте. За кого и против кого? Вот самый разумный и самый справедливый из всех вопросов.

Перед его внутренним взором пылали слова: «Мир хижинам, война дворцам». Перед глазами стояли санкюлоты вокруг Марата, бедняки предместий, все те забитые и униженные, которых он встречал когда-либо на жизненном пути, — и Шридде с Тиной, и те бедняки из бедняков, едва прикрытые жалкими набедренными повязками, аборигены на островах… О господи, как путаются мысли. Если бы только он мог противостоять этому сонному забытью. Продержаться бы еще неделю, а там, он надеялся, придет исцеление. Отец как-то заметил — и его повелитель, прусский король, попомнил эту шутку, — что видел в своей жизни и диких, и обузданных монархов и не заметил между ними разницы. Конечно, то было неосторожным легкомыслием, но как я гордился тобой тогда, старина! Император в Вене, князь в Дессау. Леопольду Третьему он подарил свои коллекции. Ему и его супруге Луизе, принцессе прусской, с которой чуть было не подружился. И вот окажись они сейчас перед трибуналом, а он среди судей — послал бы он их на гильотину?

Вёрлицкий парк, разбитый по английскому образцу. De plantis esculentis insularum Oceani australis. «О съедобных растениях Тихого океана». Так называлась его диссертация. Во время путешествия с Куком он собирал и зарисовывал амфибий, морских животных и птиц, цветы и травы. Pagodroma nivea, буранная птица, которую до него не описал никто из ученых, предвестница бесконечных снежных пустынь. Он нарисовал ее парящей высоко в небе, а внизу маленький кораблик — «Решение». И Dendrobium densiflorum, а также Phalaenopsis amabilis он тоже зарисовал — оба вида орхидей. Ах, как очаровательно выглядели они в темных волосах юных островитянок. Лиловые, белые. Знак готовности к любви. Пушистые, роскошные, млеющие и манящие цветы, пухлые и свежие, как девичьи губы. Раскрытый навстречу нежный желобок. Желтый шафран в красных, как капельки крови, пятнышках…

«Ах, Антуан, — сказал он, когда Тадеуш помог ему одеться и он, обессиленный, опустился в кресло против Мерлина, — ничто не может быть смертельнее, чем утрата мужества».

Мерлин молча глядел на него, продолжая нервно перебирать пальцами шнурки своей гусарской формы.

«Оставим это…» И он опять попытался пошутить. «Давеча, когда вы ворвались как буря в мою комнату, выкрикивая „Тулон! Тулон!“, вы мне показались волшебником из какой-нибудь сказки. А теперь мне кажется, что вы происходите от брака черта с девственницей и рождены, чтобы сеять сомнения среди людей. Антуан, вы не святой. Я тоже. Мы можем, следовательно, заблуждаться. Я надеюсь все же, что в нужный день наша революционная последовательность и стойкость перевесят наши ошибки».

Ему вспомнилась беседа с императором. Не прошло и десяти лет с тех пор, но с каким пиететом входил он тогда в венский Бельведер и насколько же чувствовал себя польщенным! Нет сомнений, что, как бы он ни заблуждался теперь, любые его заблуждения не идут ни в какое сравнение с теми, которые он питал тогда, когда наивно верил в венценосцев Европы, будто они действительно помазанники божии.

Иосиф пригласил его к себе. После путешествия с Куком и особенно после книги об этом, куда бы Форстер ни приехал, он всюду был зван, всюду предшествовала ему экзотическая слава, немедленно вносившая его в список приглашенных ко двору — не столько для отличий, сколько для развлечений. Ибо кто еще им не наскучил? Упустишь эту возможность и поди дожидайся другой, пока явится некто, кто объехал весь свет, кто побывал на другой стороне глобуса. Как там, есть ли тоже короли и князья и преданные им подданные? В Вене было как и везде. Два часа он дожидался перед священной дверью дворца, в которую входили и выходили министры. Наконец он был принят.

«Ваше величество приказывали мне явиться…»

«Вы едете в Польшу?»

«Да, в Вильну».

«Там будто бы есть университет».

«Да, ваше величество. Старинный университет, которому требуется новое пополнение».

«И что же вы хотите там делать?»