Лариса Шкатула - Казачья доля - воля-неволя

Эти нарочито скупые вопросы казались Семену издевкой, будто цыган не принимал его всерьез.

– Хотелось бы, чтоб месячишко-другой продержались.

– Продержатся, если лошадей не чистить щеткой… И сколько ты хочешь за это заплатить.

– Пять рублей.

– Ты что, казак, пять рублей! За такие деньги идти на каторгу?

– Ты считаешь, пять рублей – мало? Да вот этот мой кинжал стоит четыре рубля восемьдесят копеек! Между прочим, кинжал не из последних!

– Вижу.

Цыган алчным взглядом скользнул по кинжалу, но Семен быстро упрятал его в ножны.

Семен уже не стал говорить, что после возвращения от черкесов ему пришлось самому покупать себе кинжал, потому что своим поступком и так ввел семью в разорение. Отец с матерью вынуждены были второй раз покупать ему обмундирование и всю справу… Кстати, тоже из отцовских денег, которые тот проиграл сыну, не приняв серьезно его мохнатого коня!

– Послушай, за пять рублей ты можешь купить… тридцать три фунта сахара!

– Зачем мне столько сахара?.. А вот седло я купить не смогу!

– Так ты что же, хочешь двадцать пять рублей!

– Ты прав, как раз столько оно стоит!.. И, думаю, это не так уж дорого, учитывая, как я при этом рискую… А если лошадей хватятся? Да меня догонят и изрубят шашками, я даже не успею и глазом моргнуть!

– Послушай, ромалэ, как тебя звать?

– Януш. А что?

– А меня Семен… Двадцать пять – это для меня очень много. Пятнадцать – давай, а?

– Пятнадцать! Двадцать три, и не копейки больше. Уступаю только потому, что ты мне приглянулся.

– Двадцать! Это мое последнее слово.

Семен хоть и разгорячился этим торгом, но побаивался, что цыган разозлится и уйдет. В самом деле, если его поймают, мало не покажется, но у него и в самом деле больше не было денег. По крайней мере, бумажных денег. О том, что у него есть кое-что еще, цыгану знать вовсе не обязательно…

– Я сделаю так, что увести лошадей тебе не составит труда, а потом точно так же вернуть их в табун.

– Маловато!

– Ну, двадцать рублей, решайся! Уведешь лошадей без помех, и приведешь так же. Двадцать за то, чтобы покрасить. Неужели у вас такая дорогая краска?

Это Семен так неловко пошутил.

– Двадцать за то, что я рискую, – поправил его цыган, и Семен понял, что наступило время ударить по рукам.

– Завтра давай встретимся опять в это же время, – сказал он, – я принесу тебе деньги и скажу, когда у нас будет привал. Хорунжий распорядился, коней выгулять на пастбище, отмыть-отчистить и придать им здоровый вид.

Обратно Семен возвращался в более мрачном настроении, чем прежде. Тяжело было расставаться со своими накоплениями, тем более, он пока не знал, какую пользу принесет это его будущему делу. Никогда прежде он не ввязывался в опасные дела. То есть, Семен уходил за Кубань, но это было опасным только для него, а чтобы вот так, ввязываться в предприятие, которое может ударить даже по его семье… Будут говорить, Гречко – семья вора.

И что странно, чем опаснее картины Семен себе рисовал, тем больше укреплялся в мысли, что никаким другим способом ему не удастся приобрести таких лошадей, благодаря которым он сможет вывести новую кубанскую породу.

Внутренний голос уговаривал: «Брось ты все это, забудь, подумаешь, хорошие лошади. Начни пока с малого, накопи денег на хорошего жеребенка, из которого ты впоследствии вырастишь хорошего производителя…» Но он отмахивался от этих предостережений. Ждать долгие годы, что вырастет из какого-то там жеребенка? В то время, как сейчас, воспользовавшись тем, что основной трофейный табун не описан по мастям, а числится в документах лишь по головам… Когда еще представится такая возможность? У него в этом табуне – семь лошадей. Это знает и есаул, и хорунжий, а какие именно… Так получилось, что они не знают. Их доставили к обозу, когда табун уже был почти сформирован…»

И потом, никто не стал считаться с тем, что казак добыл в бою куда больше лошадей, растащили по своим нуждам. Почему же он должен быть хуже других?

Семен припоминал, что, несмотря на порядочность станичного атамана, его помощники могли нарезать себе куда больший надел, чем ему было позволено. Или вроде невзначай взять, и присвоить к себе, к примеру, общинный выгон…

Но это были только отговорки. То, чем он себя успокаивал. Чтобы решиться на такое дело, как подмена лошадей с царскими клеймами на трофейных, нужно быть уверенным в себе. Знать, на что идешь. Стоит ли все это каторги – или виселицы! – если его, конечно, поймают?