Лариса Шкатула - Казачья доля - воля-неволя

Люба не выдержав, улыбнулась и потрепала его по голове: хозяин. Но когда коров пригнал с пастбища пастух, ей пришлось папину работу переделывать, если такое можно сказать о дойке.

Михаил Андреевич приходил с поля усталый, но не улыбался, как прежде, а мрачно проходил в конюшни, работал там до изнеможения, будто на поле недоработал, перед тем, как сесть за стол, выливал на себя вытащенное из колодца ведро воды, надевал чистую рубаху, молча ел и уходил спать. Но не в ту комнату, где лежала мать, а в дальнюю небольшую комнатушку с маленьким окном и узкой кроватью.

Про здоровье жены не спрашивал, разговаривать с нею не пытался. Словом, осерчал на весь свет. И на Любу в том числе, хотя она была и вовсе не при чем.

На самом деле, в отличие от жены, Михаил Андреевич воспринял исчезновение сына как предательство. Отчего-то он совсем не переживал, а был уверен, что сын уехал из-за какой-то своей выдумки и бросил семью в самый разгар работ.

Ну, если и не в разгар, то дел по-прежнему было столько, все сосчитать пальцев на руке не хватит.

Вот сейчас, например, думая о сыне, Гречко яростно вырезал лопатой аккуратные плитки кизяка, которые Люба с Гришей носили в огород на просушку. Разве ж в одиночку такие дела делают? На всю зиму надо заготовить. Это притом, что камыш они еще не резали. Холода начнутся, чем топить? Когда Семен уйдет в армию, там будет все проще. Можно будет человека нанять. А теперь? Человека брать, а вдруг Семен завтра вернется.

И конопля… Добрые люди давно ее в реку заложили, только у Гречко до сих пор конь не валялся. А ведь на следующий год понадобится столько холста – придется дочку замуж выдавать…

О том, будет ли у нее хороший жених, Михаил Андреевич и не сомневался. В последнее время, нет-нет, да и заговаривали с ним казаки:

– Миша, ты как, сватов ждешь?

– Рановато еще, довольно усмехался Гречко.

А что, девка выросла красивая, справная, кровь с молоком. Чего только Зоя на нее осерчала, толком так и не сказала… Но у них всегда было: один родитель наказывает – другой не мешайся. Ну, волнуется девчонка, не знает, что за жениха ей подберут, так что же, сразу ее от себя отсылать?

Что-то с Зоей последнее время творится, не понять. Ходит, думает, сидит – думает. О чем? В доме все хорошо. Жизнь наладилась. Муж теперь все время дома, хозяйство справляется… Свою жену он никогда не мог понять. Но порой, чего греха таить, пробегала мысль, что Зоя все же не стала настоящей казачкой, хоть и живет всю жизнь с казаками.

На четвертый день Зоя Гречко с кровати поднялась. Разве улежишь, когда на подворье столько дел, и их никто за тебя не сделает? Даже твоя юная дочь, которая оказалась не на шутку перепуганной болезнью матери и старалась, как никогда усердно, делать работу по дому. Она и раньше была послушной девочкой, мать на нее никогда не сердилась, но вот заговорили о будущей свадьбе, будто бес в девчонку вселился.

Каждая мать думает: только она знает, что лучше для ее дочери. И Зоя Гречко не была исключением. Может, потому, что ее саму не особенно спрашивали, хочет она чего-либо или не хочет?

На дворе стояла ранняя осень. Время для Кубани золотое. В сентябре деревья еще были зелеными, только кое-где тронутыми легкой желтизной и багрянцем, как моложавый казак ранней сединой.

Созрела конопля, или по-местному, прядево. Уже две недели, как Гришку с бахчи забрали – отец не управлялся один. Он нагружал пучки конопли в мажару, и Гриша отвозил ее на реку. Там Люба, – с тех пор, как мать поднялась, освободились еще одни руки, и дело пошло быстрее, – уже ждала его на реке. Вдвоем с братом они опускали пучки в воду и забрасывали илом, чтобы будылки не всплыли.

Утро для семьи Гречко не всегда наступало с рассветом, порой и гораздо раньше. Зоя Григорьевна как раз подоила коров, – их было две, что позволяло не только кормить-поить молочными продуктами семью, но и продавать их иногородним. Масло, сбитое Зоей Григорьевной, считалось одним из лучших в станице.

Теперь она шла в дом, чтобы разжечь печку и приготовить нехитрый завтрак: сварить яиц, да испечь пирожков с картошкой и зажаренным луком, – уже готовая начинка стояла на столе.

Умаявшись накануне вечером – Люба помогала матери квасить капусту – дочка сладко спала. Как и ее непутевый братец – еле загнала его домой. Вот ведь дети устают совсем не так, как взрослые: целый день помогал отцу, а только разрешили, помчался к друзьям с какими-то своими делами.