Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

В селах у людей слишком много забот со скотом и посевами, чтобы ходить по гостям, но в этот городской дом желающие пообщаться приходили постоянно: родственники Мэри, деловые партнеры Джона. Первых приглашали в гостиную; последних сначала препровождали в мастерскую, где Джон решал, в какой комнате их принять. Мэри в основном сидела дома, присматривала за служанками и подмастерьем, занималась рукоделием, если не выходила по делам или не разносила избранные заказы. Джон вообще редко попадался ей на глаза. Младшие мальчики ходили в школу. Муж Агнес иногда давал уроки, мог по вечерам пройтись по тавернам, а изредка отправлялся куда-то по поручению отца. Остальное время он скрывался в их чердачной спальне, что-то читая или задумчиво глядя в окно.

Клиенты подходили к окну мастерской в любое время, разглядывали перчатки, задавали вопросы: некоторых Джон приглашал внутрь, где они могли рассмотреть все материалы и образцы и, возможно, сделать заказ на индивидуальную пару.

Агнес присматривалась к новой жизни дня три-четыре. На пятый день, встав еще раньше служанок, она вышла из флигеля, развела огонь в кухонной печи, разделила тесто на порции, приправив его горстью измельченных специй из огорода. Подоспевшие служанки обменялись тревожными взглядами.

За завтраком домочадцы расхватали булочки, которые выглядели более воздушными, ровными и поблескивали глазурью. Сбитое масло напоминало закрученный цветок. Разломанный хлеб благоухал тимьяном и душицей. Джону это навеяло воспоминания о его бабушке, всегда носившей на поясе пучки ароматных трав. А Мэри вспомнила об обнесенном забором огороде около фермы, где она выросла, о том времени, когда ее мать гоняла метлой гусей, забредавших туда и ощипывающих кустики тимьяна. Она улыбнулась, вызвав в памяти и влажный от росы и испачканный в земле подол юбки матери, и улепетывающих от нее с обиженным гоготом гусей, потом взяла очередной кусок хлеба и намазала его маслом, подцепив его ножом.

Агнес мельком глянула на лица свекра, свекрови и своего мужа. Перехватив ее взгляд, он чуть приподнял брови в молчаливом вопросе и незаметно кивнул на блюдо с хлебом.

Мэри понадобилось около недели, чтобы заметить некоторые приятные изменения в хозяйстве. Она заметила, что фитили свечей аккуратно подрезаны без ее напоминания служанкам. Также без напоминания на столах появлялись чистые скатерти, а шторы своевременно выбивались от пыли. Вся посуда была чисто вымыта и начищена до блеска. Она замечала эти вещи по отдельности, не суммируя их и не делая выводов. Она уловила явный запах пчелиного воска в гостиной только после того, как этому удивилась зашедшая в гости соседка.

После ухода гостьи Мэри с особым вниманием прошлась по дому. Она заметила в зале кувшин с ветками падуба. Цукаты, приправленные гвоздикой, на кухне и кастрюльку с ароматным настоем из незнакомых Мэри трав. У печи в пивоварне сушились какие-то шишковатые бурые корешки, а на подносе лежали ягоды. На столе возле лестницы скопилась стопка накрахмаленных и отглаженных воротничков. Свиньи в свинарнике выглядели подозрительно чистыми и розовыми, в курятнике царила чистота и в корыте поблескивала вода.

Подходя к прачечной, Мэри услышала голоса.

— Да, именно так, — донесся до нее тихий голос Агнес, — как будто растираешь соль между ладонями. Легко. Лишь чуть-чуть сжимая их. Тогда цветочки останутся в целости.

Другой голос произнес что-то невнятное, а потом Мэри услышала взрыв смеха.

Она открыла дверь: в прачечной собрались Агнес, Элиза и две служанки, все повязали фартуки, горячий воздух пропитался резким и едким запахом щелочи. Эдмунд сидел в корыте на полу и играл с камушками.

— Ма! — воскликнул он, увидев ее. — Ма-ма-ма!

Элиза ойкнула и повернулась к матери, ее лицо раскраснелось от жары и смеха.

— Мы тут… в общем, мы… — Она опять прыснула от смеха, отбросив рукой упавшие на лицо волосы. — Агнес показывала нам, как добавить лаванду в мыло, а потом она… потом мы… — Она опять так заразительно рассмеялась, что одна из служанок, растеряв всю серьезность своего почтенного статуса, тоже захихикала.

— Так вы тут варите мыло? — спросила Мэри.

Агнес плавно вышла вперед. Спокойная, невозмутимая, даже не покрасневшая. Она выглядела так, словно только что поднялась с кресла в гостиной, а не стояла у печки, помешивая кипящее мыло в жаркой и влажной прачечной. Ее фартук присобрался на заметно выросшем животе. Взглянув на него, Мэри быстро отвела взгляд. Уже не первый раз ее поразило осознание того, что ей больше не суждено испытать радость материнства, это переживание отныне закончилось для нее, в ее возрасте, на новом этапе жизни. Потеря возможности зачатия иногда еще раздражала ее: женщине трудно смириться с возрастом и еще труднее видеть, как другая женщина в семье как раз вынашивает первенца. Вид живота невестки всякий раз напоминал Мэри о покойной пустоте ее собственного чрева.