Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

— Правда?

— Чистая правда.

Он встал, поднял ее на руки и осторожно уложил в кровать.

— Я хочу обладать моей Агнес, — добавил он, ложась рядом с ней, — в нашем «А», в нашем буквенном флигеле. И пусть обладание вами станет бесконечной чередой удовольствий.

Подчеркивая важность последних слов, он чередовал их с поцелуями, Агнес рассмеялась, ее разметавшиеся волосы запутались в его бороде, в пальцах, и он так же страстно принялся целовать их.

— Еще долгое время вам не суждено будет высыпаться на этом ложе, — пробормотал он и вдруг удивленно спросил: — Почему, скажите на милость, вы прижимаете к себе все эти вещи? Чем они ценны для вас? Не уверен, что сейчас у нас возникнет в них надобность.

Поочередно забирая у нее перчатки, венок и кошелек, он опускал их на пол. Забрал также и Библию, а на другую книжку взглянул, прежде чем положить ее на пол.

— Что это? — спросил он, открывая ее.

— Мне завещала ее одна умершая соседка, — пояснила Агнес, пробежав кончиком пальца по фронтиспису, — она раньше пряла для нас шерсть, и я заходила к ней, принося или забирая работу. Она хорошо относилась ко мне и в завещании отписала мне эту книгу. Она принадлежала ее покойному мужу, аптекарю. В детстве я помогала ей в саду. Однажды она сказала мне… — Агнес задумчиво помедлила, — что они с моей матерью обычно выискивали в ней нужные советы.

Заинтригованный, он взял книгу двумя руками и начал листать ее.

— То есть эта книга у вас уже давно? — уточнил он, пробегая взглядом по заполненным словами страницам. — Она ведь издана на латинском языке, — сосредоточенно сдвинув брови, заметил он, — это каталог растений. Тут рассказывается, как их использовать. Напечатаны изображения множества растений и их описания. И как они применяются для лечения определенных недугов и заболеваний.

Агнес заглянула в книгу, прижавшись к плечу мужа. Увидела изображение растения с каплевидными листьями и спутанным клубком корней, а еще нарисованную ветку с крупными ягодами.

— Это я знаю, — сказала она, — я разглядывала книгу довольно часто, хотя, конечно, не могла прочитать. Вы почитаете ее мне? — спросила она.

Он, казалось, опомнился. Отложив книгу на пол, он взглянул на жену.

— Разумеется, почитаю, — ответил он, уже развязывая ворот ее рубашки, — только не сейчас.

Сменив деревню на город, ферму на городской дом, мачеху на свекровь и одну семью на другую, Агнес целый месяц привыкала к новым, чуждым ей обычаям.

Она узнала, что в каждом доме живут по своим традициям. Вместо разросшейся семьи на ферме, где все на равных трудились, присматривая за хозяйством, животными и возделывая землю, в доме на Хенли-стрит сложились иные порядки: здесь бытовала своеобразная иерархия важности, на верхней ее ступени стояли родители, за ними шли сыновья, потом дочери, затем свиньи в свинарнике и куры в курятнике, а потом подмастерья и, наконец, на нижнем уровне домашняя прислуга. Агнес полагала, что ее положение новой невестки несколько расплывчато и находится где-то между подмастерьями и курами.

Агнес наблюдала за множеством людей, бывавших в большом доме. На первое время она превратилась в некую собирательницу общих и тайных сведений о повседневной жизни, о личных качествах и взаимоотношениях домочадцев. Подобно картине на стене гостиной, она ничего не упускала, незаметно для других приглядываясь к мельчайшим деталям. Она жила в собственном флигеле, пусть скромном и тесном, но могла выходить из задней двери и попадала на общий двор: они с мужем пользовались огородом, кухней, свинарником, курятником, прачечной и пивоварней. В общем, она могла находиться в собственном доме, но могла также принимать участие в общей семейной жизни. Она была одновременно и наблюдателем, и участником.

Служанки вставали ни свет ни заря, так же как сама Агнес: горожане спали гораздо дольше сельских жителей, а она привыкла начинать день еще до рассвета. Эти девушки приносили дрова, разводили огонь в домашнем и кухонных очагах. Выпускали кур, разбрасывали для них по двору семена и зерна. Приносили воду в свинарник. Выносили эль из пивоварни. Обминали тесто, заведенное с вечера в кухне, и, разложив его по формам, оставляли опять подниматься около теплой печи. Проходило больше часа до того, как остальные домочадцы начинали выходить из своих спален.

Здесь, в городе, не приходилось чинить никаких изгородей; не приходилось отмывать от грязи ботинки. Одежду здесь не пачкали в шерстяных очесах, грязи или навозе. Никто не возвращался в полдень, изрядно проголодавшись и промерзнув до костей. Здесь не приходилось отогревать у камина ягнят, лечить животных от колик, глистов или копытной гнили. Животных не приходилось кормить рано утром, не было даже охотничьих птиц: свою пустельгу она отнесла жить к священнику, проводившему венчание. Он сказал, что Агнес может навещать ее, когда захочет. В городе не было овец, пытавшихся сбежать из загонов. Никаких воронов, голубей и вальдшнепов, пикирующих на соломенные крыши и орущих в дымоходы. Зато целыми днями мимо дома громыхали телеги, на улице перекрикивались люди и сновали туда-сюда мимо окон толпы горожан. То и дело приносили или уносили какие-то заказанные товары. В задней части дома при перчаточной мастерской имелся склад, где шкурки лесных зверюшек растягивались на распялках, как грешники на дыбах. Служанки, шаркая и стуча туфлями по каменным плитам, украдкой сновали в дом и обратно. Они поглядывали на Агнес сверху вниз, словно оценивая ее достоинства и выискивая недостатки. Если она шла им навстречу, они лишь вяло вздыхали, однако при появлении Мэри тут же подтягивались, поправляли чепцы и подобострастно тараторили: «Да, хозяйка… нет, хозяйка… не знаю, хозяйка».