Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

Появление во дворе Элизы означало, что ужин закончился. Она выглядела смущенной, глаза еще влажно поблескивали. Взяв Эдмунда на руки, она унесла его обратно в дом. Переглянувшись, Агнес с мужем направились к задней двери в свое жилье.

Когда они вошли в кухню, он сразу принялся разводить огонь в камине, подбросив туда дрова, а она со всей очевидностью поняла, что мужа обуревают такие противоречивые чувства, словно в нем живут два человека. Здесь, в их убежище, он позволял себе быть самим собой, но в родительском доме, казалось, становился совсем другим. Здесь у камина стоял именно тот человек, которого она узнавала и понимала, за кого она вышла замуж.

Но входя в соседний, большой дом, он становился замкнутым, мрачным, раздраженным и болезненно чувствительным. Все в нем уподоблялось труту, кремню и огниву, и достаточно бывало одной искры, чтобы он вспыхнул, как сухая растопка. «Почему?..» — пытался он узнать у матери. «Ради чего?» — резко огрызался он. «Мне это противно», — возражал он отцу. Она никогда не понимала его протестующего возмущения, но ярость, охватившая вскочившего со стула Джона, объяснила ей все, что она хотела узнать.

В их скромном флигеле он позволил ей взять себя за руку и усадить в кресло у камина. Взгляд мужа стал рассеянным, и Агнес, взъерошив пальцами его шевелюру, почувствовала, как он меняется, как расплавляются в нем и стекают, точно воск с горящей свечи, и вспыльчивость, и возмущение, одолевающие его во время пребывания в большом доме, давая возможность проявиться скрытой под ними собственной натуре.

Три тяжелых удара сотрясли входную дверь: бум, бум, бум.

Стоявший ближе всех Хамнет подошел, чтобы открыть ее. Когда дверь открылась, мальчик отпрянул, завизжав от страха: на крыльце маячила ужасная, словно ночной кошмар, и похожая на посланца из ада от самого дьявола фигура. Высокая, в черном плаще с капюшоном, а вместо лица жуткая, отвратительная маска с длинным, как у гигантской птицы, клювом.

— Нет, — закричал Хамнет, — уходи!

Он попытался захлопнуть дверь, но жуткий пришелец вытянул руку и с какой-то невероятной, сверхъестественной силой не позволил закрыть ее.

— Уходи, — вновь закричал мальчик, наваливаясь на дверь всем телом.

Но тут бабушка, отпихнув внука в сторону, начала извиняться перед этим привидением, словно не увидела в нем ничего необычного, и даже пригласила его войти в дом и осмотреть больную.

Безротый призрак заявил, что в этот дом ему входить нельзя, а всем здешним домочадцам приказано никуда не выходить, не появляться на улицах города, а оставаться в доме до тех пор, пока не излечится чума.

Хамнет сделал пару шагов назад и столкнулся с матерью, она прошла к окну и, открыв его, выглянула на улицу и окинула взглядом пришельца.

Бросившись за ней, Хамнет, впервые за многие годы, сам взял ее за руку. Мать мягко обхватила его пальцы и прошептала, не глядя на сына:

— Не бойся, это всего лишь врач.

— Вра-вра-вра?.. — вырвалось у мальчика, во все глаза смотревшего на пришельца, еще стоявшего на крыльце и разговаривавшего с бабушкой. — Но почему же он… — Хамнет взмахнул рукой, показывая на страшную маску и клюв.

— Он надел такую маску, считая, что она защитит его, — пояснила она.

— От чумы?

Мать кивнула.

— И она правда поможет?

Поджав губы, мать покачала головой.

— Я так не думаю. Но, возможно, ему тем не менее поможет, — проворчала она, боясь получить его отказ входить в дом и осматривать больную.

Хамнет уцепился другой рукой за длинные сильные пальцы матери, словно ее руки могли уберечь его от всех напастей. Он заметил, как врач достал из сумки и вручил бабушке какой-то сверток.

— Привяжите это к животу девочки полотенцем, — монотонно произнес он, когда Мэри вложила в его бледную руку несколько монет, — и оставьте на три дня. Потом можете взять лук и пропитать им…

— Что там? — прервала его мать, выглядывая из окна.

Врач повернулся взглянуть на нее, его ужасный острый клюв направился в их сторону. Хамнет съежился, спрятавшись за юбку матери. Ему не хотелось, чтобы жуткий пришелец видел его; не хотелось попадаться ему на глаза. Им завладела мысль о зловещем предзнаменовании, о жуткой судьбе, уготованной всем им в том случае, если этот предвестник несчастья увидит, заметит и запомнит их. Ему хотелось убежать, утащив мать за собой, запереть двери и окна, чтобы черный вестник не смог войти, чтобы его черные глаза не увидели никого из них.