Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

Джон попытался сгладить неловкость, шутливо высказавшись о семейных очагах и счастливых женушках и энергично хлопнув сына по спине. Вроде бы он сделал щедрый жест в грубоватой отцовской манере, но только внешне, позже с тревогой подумала Агнес. Было ли в том жесте что-то нарочитое? То ли Джон не рассчитал силу удара, то ли специально ударил посильнее с каким-то злобным умыслом. Не ожидавший такого сын покачнулся и едва не упал. Но резко выпрямился, слишком быстро, с какой-то странной напряженностью, точно боксер или фехтовальщик, встав в защитную стойку. Отец с сыном так пристально глянули друг на друга, словно за этим мог последовать обмен ударами, а не ключами.

Она и Бартоломью наблюдали за ними с разных концов комнаты. Отвернувшись от отца, сын почему-то не захотел убрать ключ в висевший на поясе кошель, а положил на стол с унылым металлическим стуком, отчего Агнес с братом переглянулись. На лице брата не отразилось никаких эмоций, не считая легкого изгиба одной брови. Однако Агнес его лицо поведало многое. «Ну, видишь теперь, — поняла она мысленный вопрос брата, — за кого ты выходишь замуж? Поняла, — говорил изгиб его брови, — почему я настаивал на отдельном жилье?»

Агнес склонилась к оконным стеклам, затуманив их своим дыханием. Эти комнаты во флигеле напомнили ей начальную букву ее имени, эту букву научил ее узнавать отец, рисуя на земле острой палочкой: «А» (она ясно помнила, как сидела тогда с обоими родителями на земле, пристроившись между ног матери и склонив голову на ее колено; она даже держалась руками за щиколотки матери. Она могла вызвать в памяти четкое ощущение того, как волосы матери упали ей на плечо, когда она склонилась вперед посмотреть, что рисовал отец Агнес, говоря: «Вот, Агнес, смотри». И из-под черного кончика обожженной в кухонном очаге палочки появилась большая буква: «А». Это ее буква, навсегда ее).

И их жилье напоминало ей именно эту букву, сходясь наверху острой крышей, с перекладинкой пола посередине. Именно это Агнес и восприняла как знак свыше — именно он пробудил дорогие воспоминания о начертанной на земле букве, сильных ногах матери, ее волосах, струившихся по плечам, — а вовсе не крик совы, не страдальческие взгляды свекрови, не молодость ее мужа и не ощущение тесноты в новом жилище с его атмосферой вялой опустошенности и тот излишне грубый удар свекра по спине своего сына.

Развязав матерчатый узелок, она уже выкладывала на пол хранившиеся в нем вещи, когда донесшийся с кровати голос заставил ее вздрогнуть.

— Где же вы? — Его низкий голос, приглушенный опущенным пологом, со сна прозвучал еще басовитее.

— Здесь, — откликнулась Агнес, по-прежнему сидя на полу, она держала в руках кожаный кошелек, книжку и свадебный венок — уже увядший и растрепавшийся… Но она все исправит, высушит цветы и будет бережно хранить его.

— Возвращайтесь.

Она поднялась и, прижимая к себе памятные вещи, подошла к кровати, отвела в сторону занавес и взглянула на своего молодого мужа.

— Вот вы и проснулись, — произнесла она.

— И обнаружил, что вы сбежали от меня, — с прищуром взглянув на нее, заметил он, — чем же вы там занимались, когда вам следовало бы спать здесь? — Он выразительно похлопал ладонью по кровати.

— Я не могла уснуть.

— Почему?

— Наш флигель похож на букву «А».

В безмолвной паузе она подумала, что он ее не услышал.

— Гм-м… — удивленно произнес он, приподнявшись на локте, — что-что?

— На букву «А», — повторила она и, обхватив свои сокровища одной рукой, начертала пальцем эту букву прямо в холодном зимнем воздухе между ними, — ведь это «А», верно?

— Верно, — с серьезным видом признал он, — но какое отношение это имеет к нашему дому?

Ей не верилось, что он не понял ее.

— Здесь же острая скошенная крыша, а посередине пол. Даже не знаю, смогу ли я заснуть здесь.

— Где здесь? — спросил он.

— Здесь, — она обвела спальню рукой, — в этой комнате.

— Но почему же не сможете?

— Потому что этот пол висит в воздухе, как средняя черточка в букве «А». Под ним нет земли. Лишь одно пустое пространство над другим, еще большим пустым пространством.

Лицо молодого мужа озарилось улыбкой, он пристально посмотрел на нее и вновь откинулся на кровать.

— Вы знаете, — заявил он, обращая свои слова к темневшему над головой балдахину, — что прежде всего поэтому я и полюбил вас?

— Потому что я не могу уснуть в воздухе?

— Нет. Потому что вы видите наш мир совершенно по-своему. — Он протянул к ней руки. — Возвращайтесь в постель. Довольно рассуждений. Уверяю вас, пока нам спать не придется.