Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

Ей приходилось видеть их прежде; мало кто в городе, или даже в графстве, не сталкивался с ними в жизни в то или иное время. Их люди боялись больше всего и надеялись, что эта болезнь обойдет их дома стороной. Она занимала обширное место в страхах каждого человека, и Агнес поначалу даже не верилось, что она реально видела их, что они не вымысел и не фантом, порожденный ее воображением.

Но, однако, такова реальность. Округлые нарывы набухли под гладкой кожей ее дочери.

Агнес показалось, что ее личность раскололась надвое. Ее потрясенная и испуганная половина с трудом дышала, видя эти бубоны. Другая же ее половина прислушивалась к собственным вздохам, оценивала и сдерживала их: «ты способна дышать, отлично». Слезы скопились в глазах первой Агнес, сердце тяжко забилось, словно зверек, мечущийся в костяном капкане грудной клетки. Другая Агнес четко подмечала симптомы: бубоны, жар, глубокий сон. Первая Агнес покрывала сонное лицо дочери поцелуями; другая — быстро вспоминала рецепт припарок из хлебных крошек с жареным луком и заваренным на молоке бараньим жиром и состав стимулирующего сердце сбора из плодов шиповника, молотой руты, лекарственного бурачника и жимолости.

Поднявшись на ноги, она вышла из спальни, спустилась по лестнице. В ее действиях сквозила странная, точно осознанная обыденность. Случилось то, чего она всегда так страшилась. Случилось. Этого момента она боялась больше всего, думала и размышляла о нем, вспоминала без конца темными бессонными ночами и в минуты отдыха, пребывая в одиночестве. Чума вошла в ее дом. Оставила свои отметины на шее ее ребенка.

В странной отстраненности она слышала, как велела Хамнету найти его бабушку и сестру, поясняла, что они обе сейчас на кухне, и попросить их прийти сюда сейчас, скорее, немедленно. Также отстраненно она остановилась перед полками со своими лекарственными запасами, и ее руки быстро нашли там нужные закупоренные горшочки. Вот рута и корица, они способствуют уменьшению жара, вот и корень вьюнка, и тимьян…

Она пробежала взглядом по полкам. Ревень? Агнес задумчиво держала его сухой стебель. Да, ревень очистит желудок вместе с чумной заразой.

Даже подумав об этой заразе, она невольно издала слабый стон, заскулила, словно щенок. Упершись лбом в оштукатуренную стену, она попыталась оживить оцепенелые мысли: «Моя дочь… нарывы… этого не может быть, я этого не допущу, не позволю».

Она решительно взяла пестик и принялась яростно толочь что-то в ступке, рассыпая по столу порошки, травы и коренья.

Покинув дом, Хамнет прошел по заднему двору и остановился в дверном проеме кухни, где его бабушка копалась в корзине лука, а служанка стояла рядом с ней, подставив подол фартука, в ожидании того, что Мэри положит ей туда для чистки. Огонь в печи полыхал и потрескивал, его вздымающиеся языки лизали днища кастрюль. Сюзанна стояла у маслобойки и вяло крутила рукоятку.

Она первая увидела брата. Хамнет взглянул на нее, и она ответила ему тем же, ее рот слегка приоткрылся. Она нахмурилась, словно хотела что-то сказать, возможно, поругать его за что-то. Потом оглянулась на бабушку, та как раз давала указание служанке почистить луковицы и порубить их помельче. Жара в этом помещении показалась Хамнету невыносимой — он чувствовал, как она наваливается на него, словно дым из адских врат. Тяжелые испарения почти заполнили все пространство до самой двери, расползаясь по стенам и потолку. Он не представлял, как женщины терпят такую жару. Мальчик провел рукой по лбу, и на мгновение ему показалось, что она начала расплавляться в горячем сумрачном мареве, вдруг осветившемся огоньками множества свечей, их пламя то угасало, то вспыхивало с новой силой, распространяя дым и чад, словно волшебные фонарики гоблинов. Он прищурил глаза, и видение пропало; кухня перед ним обрела прежний вид. Его бабушка, служанка, корзина с луком, сестра, маслобойка, на столе тушка обезглавленного фазана, его покрытые чешуйками лапки задраны, словно птице не хотелось пачкать их в грязи, даже если пришлось пройти обезглавливание и умереть.

— Бабушка? — робко произнесла Сюзанна, не сводя глаз с брата.

Позднее Сюзанна будет вновь и вновь вспоминать этот момент, особенно по утрам сразу после пробуждения. Как ее брат стоял в дверном проеме. Она будет вспоминать, как ей показалось, будто он выглядел слишком бледным, потрясенным, совсем не похожим на себя, и с ранкой под бровью. Могла ли она что-то изменить, раньше рассказав об этом бабушке? Если бы привлекла к этой ранке внимание ее матери или бабушки? Могло бы это изменить что-то? Ей не суждено этого узнать, потому что она произнесла тогда только одно слово: «Бабушка?»