Проспер Мериме - Хроника времен Карла IX

Капитан Жорж хотел пить, но никто не хотел дать ему стакана воды из страха ускорить его конец.

— Странное это человеколюбие, которое служит лишь к тому, чтобы длились мучения.

В эту минуту в зал вошли Ла-Ну и капитан Дитрих, в сопровождении многих других офицеров, чтобы навестить раненых. Все они остановились перед матрацем Жоржа, и Ла-Ну, опираясь на эфес шпаги, переводил глаза с одного брата на другого; волнение, испытываемое им при виде этого печального зрелища, отражалось на нем. Глаза Жоржа устремились на флягу, висевшую сбоку, на бедре немецкого капитана.

— Капитан, — произнес он глухо, — вы — старый солдат.

— Да, старый. От порохового дыма борода седеет скорее, чем от годов. Меня зовут капитан Дитрих Горнштейн.

— Скажите, что бы вы сделали, если бы вы были ранены так, как я?

Капитан Дитрих с минуту посмотрел на его раны, как человек, привыкший видеть и понимать это зрелище, и сказал:

— Я привел бы в порядок свою совесть и попросил бы стакан доброго рейнвейна, если б поблизости нашлась бутылка.

— Ну, вот я прошу у них только их дрянного ларошельского вина, и эти слюнтяи не желают мне его дать.

Дитрих отстегнул флягу внушительной величины и собрался отдать ее раненому.

— Что вы делаете, капитан! — воскликнул какой-то стрелок. — Доктор сказал, что он умрет от первого глотка.

— Ну, так что ж, но крайней мере перед смертью он получит маленькое удовольствие. Получай, храбрец! Жаль, что не могу дать вина получше.

— Вы любезный человек, капитал Дитрих, — сказал Жорж, выпив вина. Затем, протягивая флягу своему соседу, добавил: — А ты, бедняга Бевиль, хочешь последовать моему примеру?

Но Бевиль покачал головой и не ответил.

— Ах, — закричал Жорж, — новая пытка, неужели не дадут умереть спокойно!

Он увидел, как к нему приближается пастор, таща подмышкой библию.

— Сын мой, — начал пастор, — раз вы сейчас…

— Довольно, довольно! Знаю все, что вы можете сказать. Но это потерянный труд. Я — католик.

— Католик? — закричал Бевиль. — Значит, ты не атеист?

— Но было время, — продолжал пастор, — когда вы были воспитаны в законах реформатской религии, и в этот торжественный, страшный час, когда вы готовитесь предстать перед верховным судьей поступков и совестей…

— Говорят вам я — католик. Убирайтесь к чорту на рога! Оставьте меня в покое!

— Но…

— Капитан Дитрих, сжальтесь надо мной, вы уже оказали мне одну услугу, прошу вас, окажите другую. Сделайте так, чтоб я умер спокойно без увещаний и библейских угроз.

— Уходите, — сказал капитан пастору. — Вы видите, что он не совсем расположен вас слушать.

Ла-Ну сделал знак монаху, который тотчас же подошел.

— Вот священник вашего вероисповедания, — сказал он капитану Жоржу. — Мы не намереваемся стеснять свободу вероисповеданий.

— Монах или пастор — мне все равно. Пусть оба убираются ко всем чертям, — ответил раненый.

Монах и пастор стояли по обе стороны постели, и казалось, готовились начать спор из-за умирающего.

— Разве вы не видите, что его благородие — католик? — сказал монах.

— Но он родился протестантом, — возразил пастор. — Значит, он мой!

— Но он обратился в католичество.

— Но умереть он желает в вере своих отцов.

— Исповедуйтесь, сын мои!

— Прочтите символ веры, сын мой!

— Неправда ли, вы умрете, как добрый католик…

— Уберите этого посланца антихриста, — воскликнул пастор, чувствуя поддержку большинства присутствующих.

Какой-то солдат, ревностный гугенот, схватил монаха за веревочный пояс и стал его выталкивать с криком: «Вон отсюда, бритая макушка! Проклятый висельник! Уж давно в нашей Ларошели не поют обеден».

— Стой, — произнес Ла-Нy, — если дворянин хочет исповедаться, я даю слово, что никто в этом ему не помешает.

— Большое спасибо, господин Ла-Ну, — сказал умирающий слабым голосом.

— Будьте свидетелями, — вступился монах, — он хочет исповедаться.

— Нет, чорт меня побери!

— Слышите, он возвращается к вере предков, — воскликнул пастор.

— Нет, тысячу чертей, убирайтесь оба! Разве я стал уже трупом, что во́роны подрались из-за меня? Я не хочу ни псалмов, ни обеден.

— Он богохульствует! — воскликнули в один голос служители враждующих культов.

— Однако, надо же верить во что-нибудь? — сказал капитан Дитрих с невозмутимым равнодушием.

— Нет, задуши меня чума, я не верю ни в бога, ни в чорта. Убирайтесь оба и дайте мне умереть, как собаке.

— Ну, так и умирай, как собака, — сказал пастор с негодованием, удаляясь.