Роберт Лоу - Лев пробуждается

— Вы хоть что-нибудь поняли? — язвительно осведомился Крессингем.

Сэр Мармадьюк неспешно обернулся к нему.

— Похоже, вы его оскорбили. Опыт мне подсказывает, Крессингем, что обижать валлийца не к добру. Особливо лучников — видите его плечо? Этот горб — тяговый мускул, казначей. Сей Аддаф лет двадцати семи от роду, и я ручаюсь, что не менее семнадцати из них тренировался с этим луком, пока не научился натягивать тетиву оружия, более высокого, чем хорошо сложенный мужчина, толщиной с запястье отрока, вплоть до самого уха. Стрелы же, готов присягнуть, не менее эля [49] Здесь речь идет не о напитке (английское написание у них различается), а о мере длины — от вытянутого среднего пальца до верхней точки плеча, — равной 114 см. длиной и оперены вовсе не гусиными перьями, а павлиньими, откуда следует, что это наилучшие его стрелы. Этот человек способен пробить подобным снарядом дубовую церковную дверь с сотни шагов, а после выпустить за минуту еще с десяток его собратьев. Коли он сработает сие правильно, ему не потребуется ни железный шлем, ни куртка с заклепками, ни кольчуга — все враги перед ним будут мертвы.

Оборвав речь, он в упор уставился на Крессингема, почувствовавшего себя неуютно от его взгляда и от взгляда хмурого чернолицего валлийца.

— Хвала Христу, — пробормотал брат Якобус и перекрестился, обратясь к кривой улыбке Аддафа.

— Во веки веков, — отозвались остальные — и Аддаф громче всех, просто чтобы ворон-священник уразумел.

— Я принял бы нашего валлийца как есть, казначей, — мягко добавил сэр Мармадьюк, — и радовался бы тому.

— Именно так, — подхватил де Варенн, стукнув кулаком по столу. — А теперь, казначей, можете приступать к тому, что умеете лучше всего, — марать пергамент и подсчитывать, как довести мою армию в сытости и добром духе туда, где я могу повстречать этого Уоллеса Огра и одолеть его.

Сэр Мармадьюк проводил взглядом Аддафа Валлийца, босиком зашлепавшего по плитам. Крессингем отпустил его, едва сдерживая ярость, и теперь шептался голова к голове с черным братом и своим клерком, крючкотвором и бумагомаракой. Де Варенн, укутавшись в плащ, снова пустился в сетования.

И без того скверно, устало подумал сэр Мармадьюк, что во главе сей battue [50] Зд.: резня ( фр .). стоит эта пара, даже не будь на другом конце Уоллеса.

Таверна Слепого Тэма, близ Ботвелла

Праздник Преображения Господня, август 1297 года

Он выехал на дорогу на усталой лошади, накинув капюшон на голову и кутаясь в плащ. Лошаденка вся извелась и была не очень-то этим довольна, то и дело взбрыкивая, дергая Мализа за руку и спотыкаясь. Даже в лучшие времена разъезжать по дорогам в одиночку — мысль не самая умная, а уж тем паче теперь.

И все равно Мализ в полудреме мечтал, видя себя на одном из могучих боевых коней Бьюкена или на захваченном жеребце Брюса, вздыбленном и пышущем жаром, гвоздящем железными подковами. Он нагонял удирающих мужчин и преследовал женщину, с криком бежавшую прочь, пока не настиг, вдруг обнаружив, что стоит в стороне от могучего коня, глядя на нее. Она беспомощно лежала с грудью, вздымающейся после бега, но одарила его понимающей улыбкой и взглядом, потом вложила палец между своих невероятно алых губ и пососала его. Она была Изабеллой, и он положил ладони ей на бедра…

Внезапный грохот разбудил его, заставив вздрогнуть, — как раз вовремя, чтобы увидеть человека, выскочившего из завешанного мешковиной дверного проема, расшнуровывая штаны спереди. Запнувшись о ведро, он выругался, едва задев Мализа невидящим взглядом, направил парную струю облегчения в кучу навоза, громко пукнул и уставился затуманенным взором на стену мазанки — как догадался Мализ, не конюшни при таверне, а дома этого человека.

Моргнув раз-другой, Мализ понудил усталое животное двинуться вдоль дороги к скучившимся постройкам, разделенным пьяными изгородями и полосками голых вскопанных делянок. Впереди виднелась ветхая громада таверны высотой в два этажа, выстроенной из камня с деревянной рамой; на Мализа накатил аромат пищи.

Из одного из домов вышла женщина, подгоняя корову, чтобы привязать к колышку для выпаса на клочке общинной травы. Та уронила громко шлепнувшуюся лепешку навоза, и женщина, не сбившись с шага, подобрала ее в корзину, мельком бросив взгляд на Мализа, волком глядевшего на нее из-под капюшона, пока она не опустила глаза.

Возможно, прежде она была мила — ее платье еще где-то хранило память о ярких цветах, — но давным-давно забыла о чистоте и хороших манерах, а лицо под чепцом, хоть и огрубевшее от ветров и ненастий, было бледным и осунувшимся. Мализ сполз с лошади у коновязи, слыша движение внутри таверны и взрыв смеха; обмякнув, лошадь с облегчением скособочилась.