Роберт Лоу - Лев пробуждается

Чтобы позвонить в колокол, надо было дернуть за белую веревку, сейчас усыпанную бусинками сбегающих дождевых капель, предупреждая Бедных Рыцарей Храма Тон, что путники пришли с миром, ища помощи или убежища. Хэлу отчаянно хотелось оказаться в крохотном храме, подальше от мороси, мелкой, как мука ручного помола, до нитки промочившей людей, сгрудившихся на мосту, в ожидании наблюдающих за всадниками на дальней стороне.

Его собственные люди сняли свои стеганые поддоспешники, отказавшись от защиты ради подвижности; промокшие одеяния стали тяжелее доспехов. Правый башмак они засунули за пояс либо повязали на шею, ибо правая стопа упорная и должна цепляться за вымешенную в слякоть землю изо всех сил. Левой же, продвигаемой вперед, нужна толика защиты, и хотя кожа башмака не спасет от пореза или мозжащего копыта, она все равно обеспечивает хоть какой-то комфорт.

Копыт Хэл не ожидал. Его промокшие люди сплотились, ощетинившись пиками, клинками и жуткими крючьями, и он предполагал, что английские кавалеристы — serjeants [37] Хотя слово «сержант» и кажется нам знакомым и понятным, здесь оно означает «средний класс» вооруженных сил средневековой Англии, отличающийся от рыцарей лишь отсутствием титулов. Экипировка, вооружение и выучка у тех и других практически не отличались. в пристойных доспехах — спешатся и будут атаковать по мосту пешком.

Ему хотелось, чтобы они не стали этого делать, чтобы попытались взять с наскока и потерпели поражение. Еще больше ему хотелось, чтобы они просто уехали, рассуждая, как разумные люди, что в любой день — в любой момент — они все станут друзьями, скотты снова заживут в мире с королем и все будет ладно.

Более того, ему хотелось, чтобы Джону Агнцу, где бы он ни был, хватило ума не пытаться вывести угнанный скот из мокрого леса и повести через мост, дабы примкнуть к ним. Это стало бы как раз той провокацией, которой англичанам и недостает.

Но отдаленное мычание несчастной коровы поставило крест на его последнем уповании. Сим подобрался к нему, роняя ржавые капли с полей своего железного шлема, с арбалетом, завернутым в плащ в попытке не дать тетиве отсыреть и ослабнуть.

— Джон Агнец, — проговорил он, и Хэл кивнул.

Он видел, как английский капитан встрепенулся, вытянув шею и насторожив уши при том самом тоскливом мычании, и понял с бесповоротной уверенностью, что теперь их обоих закружит эта свистопляска, неизбежно влекущая кровь и резню во имя чести, из чувства долга, ради доблести и от отчаяния. И все из-за горстки угнанных говяд для голодного воинства, дожидающегося, когда его начальноводители скрепят свои договоры.

Хэл поглядел на его щит с шестью безногими птичками — три поверх диагонального штриха, три под ним. «Сребро, перевязь межи шестью мартлетами, червлень», — автоматически отметил он про себя и улыбнулся. Столько дней саднящих костяшек, сердито сдвинутых бровей, когда отец вколачивал в него геральдику, — «нет-нет, дуралей, птица, обращенная к тебе, есть полный аспект; любая другая тварь, расположенная подобным образом, — это анфас. Повтори, анфас»…

Впрочем, никакого проку, ибо он по-прежнему не представлял, кто этот человек по ту сторону и англичанин ли он вообще. Ясно только одно: ласточки говорят, что он четвертый сын, а еще то, что через минуту они будут пытаться расчленить друг друга острыми железными полосами.

Ферневаль сидел, изображая надменную осанку, как мог, а дождь сбегал с его бацинета вниз под кольчугу; стеганый ватный поддоспешник напитался влагой и весил раза в четыре больше, чем обычно. Та же беда и у его людей: они ощутят тяжесть, сковывающую по рукам и ногам, когда придется спешиться и сражаться в них, не считая кольчуг, тяжелых щитов и пик — слишком уж длинных, чтобы сыграть роль удобных копий.

Пока же он следил за внезапно оживившейся, будто потревоженный муравейник, группкой под аркой колокола на мосту. Ряды воинов у него за спиной зашевелились, ссутулившись так, что над длинными щитами виднелись только их железные шлемы с полями. Да еще пики.

А дальше за ними, знал Ферневаль, на опушке находится Уильям де Ридр с еще бо́льшим числом воинов, внимательно следящий за тем, что здесь творится. Ферневаль ощутил всколыхнувшееся в груди пламя гордости и ликования оттого, что именно его избрали продемонстрировать мощь рода Перси на глазах у его собственного государя — де Ридра.

Они долго гнались за этими фуражирами по полям, и Ферневаль даже питал некоторое сочувствие к их отчаянным воровским вылазкам — как ни малы силы скоттов в Аннике, они все равно нуждаются в фураже и мясе — и некоторое восхищение перед их сноровкой.