Екатерина Глаголева - Путь Долгоруковых

Плотный казак, остриженный в кружок, отодвинул плечом стоявшего рядом и вразвалочку подошел к лейтенанту.

– Ну, я, – сказал он.

– Что – ты? – слегка растерялся Ваксель.

– В Охотске на верфи работал, – пояснил казак, напирая на «о».

– Как зовут? – обрадовался Савелий Лаврентьевич.

– Савва, Стародубцевы мы. Из Красноярска.

Распустив всех прочих, Ваксель увел Стародубцева в свою палатку, чтобы как следует все с ним обсудить. Казак был на верфи простым рабочим, однако обладал сметкой и цепкой памятью. Говорил он обдуманно, взвешивая каждое слово. Он берется построить новое судно, ежели Ваксель укажет ему размеры и пропорции. Тотчас набросали чертеж. Из пакетбота решили сделать гукер, оставив только одну мачту, а вторую распилить.

Утром 6 мая заложили киль, вытесали и укрепили форштевень и ахтерштевень. После этого Ваксель пригласил всех к себе в гости, предупредив, чтобы каждый принес свою посуду. Над костром висел большой судовой котел, до краев наполненный густой коричневатой жижей. В Сибири такой напиток называют «сатуран»: пшеничную муку, поджаренную в масле, заливают кипящим чаем и размешивают. Вакселю пришлось удовольствоваться тем, что под рукой: вместо масла – китовый жир, вместо пшеничной муки – заплесневелая ржаная, а вместо чая – отвар из брусничных листьев. Однако каждый выпил и похвалил. Развеселившись и без водки, просидели до полуночи за разговорами, а с утра бодро принялись за работу.

Морские котики ушли в море; противному вонючему мясу требовалось срочно найти замену. Кто-то разглядел лежбище тюленей по ту сторону гор. Каждый день туда уходил отряд охотников в восемь человек – оборванных, по большей части босых; они продирались сквозь колючие кусты, прыгали с камня на камень… В одну сторону выходило верст двадцать пять, а то и тридцать, потом столько же обратно – с тяжелой ношей на плечах… Того, что они могли принести, не хватало, чтобы прокормить остальных, работавших на постройке судна. Топоры валились из рук, коренья, добываемые Стеллером, не спасали. Но тут у рифов вновь показались длинные черные спины и послышалось фырканье.

– Я думаю, это животные вроде ламантинов, – сказал Стеллер Вакселю, – только гораздо крупнее.

– Ламантины? Морские коровы?

– Не вполне. Это не может быть Trichechus manatus, но весьма вероятно, что они принадлежат к отряду Sirenia… Впрочем, неважно. Но если мы сумеем их добыть, мы спасены.

Плотницкий инструмент временно отложили в сторону. Китобоев в команде тоже не было, но пятеро казаков вызвались пойти за зверем.

Тихо скользит лодка, охотники затаили дыхание. Ближе, ближе серо-бурая спина. Матерь Божья, до чего огромный зверь! В длину не меньше десяти аршин! А голова маленькая, глазки овечьи. Примерившись, казак, привставший на носу, бросает тяжелый заточенный крюк, привязанный к перлиню, но тот соскальзывает по толстой гладкой шкуре. Морская корова невозмутимо продолжает пастись, срывая со дна водоросли. Вторая попытка, крюк вонзается между ребрами, казак отчаянно кричит: «Тяни!» Вся команда на берегу тащит перлинь на себя; взревев, корова дергается, ныряет – и все сорок человек оказываются в холодной воде по самые плечи! «Бей! Бей!» Казаки в лодке начинают рубить и колоть зверя саблями, штыками и копьями; крюк засел плотно, а люди с берега намертво вцепились в канат. Громадная туша извивается, стонет, плещет хвостом, от нее не отстают – и вот уже брызнула фонтаном горячая кровь… Постепенно выбираясь на берег, измученные люди подтаскивают ближе измученное животное и ждут отлива. Холод пробирает на ветру, а бросить перлинь нельзя. Но вот вода отступила; люди бросаются к туше, чтобы освежевать ее, разделать и унести куски на берег.

– Погодите! – вопит Стеллер. – Я должен ее измерить! Зарисовать!

От него отмахиваются.

«До пупа походит на тюленя, от пупа до хвоста – на рыбу, – записывал вечером Стеллер в своем журнале. – Череп напоминает лошадиный. Во рту вместо зубов две широкие плоские кости… Под передними ногами находятся грудные железы, содержащие большое обилие молока, превосходящего своей сладостью и жирностью молоко животных, живущих на земле». Он все-таки сумел измерить и взвесить тушу – почти двести пудов!

Это был настоящий пир. За полчаса куски мяса, варившиеся в котле, разбухли вдвое, оно просто таяло во рту. Растопленный жир, пахнувший миндалем, пили чашками.

На следующий день с наступлением прилива к берегу подплыл детеныш, потерявший мать. С ним расправились без особого труда. В этой охоте Овцын не участвовал: у него вдруг сдавило горло, защипало глаза, и он поскорее спрятался за выступ скалы, чтобы никто не видал его рыданий, похожих на корчи. «Мясо детенышей напоминает поросенка, мясо взрослых – телятину», – бесстрастно записал Стеллер.