Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– У той церкви во гробе схоронили мы ее, – утирая слезы, отвечал Мефодий и вдруг упал на колени перед воспитанником своим, обнял ноги его. – Прости меня! Прости недостойного!

Рука Адашева легко легла на седеющую голову Мефодия. В догорающей лампаде заколебалось пламя, словно чья-то душа потревожила его…

Пока русские воеводы победоносно воевали в Ливонии, в селе Коломенское, что близ Москвы, уже происходило страшное – умирала царица Анастасия…

Она умерла шестого августа. Был душный солнечный день, и тело торопились привезти в Москву. Едва узнав о случившемся, в Коломенское примчался царь с сыновьями. Приехали и братья новопреставленной.

Входя в покои, где она лежала, Иоанн вспомнил, как много лет назад прощался с матерью. Снова мраморное лицо с печатью спокойствия, белый саван, волосы спрятаны под волосником. Иоанну даже показалось, на мгновение, что это и есть его мать, словно заново ему суждено пережить все эти страшные годы… Но нет. Эта была Настя – светлая, добрая, кроткая, та, с которой тринадцать лет он был счастлив.

Никита Захарьин, утирая слезы, стоял в дверях. Данила подвел к одру двух мальчиков – Ивана и Федора.

– Ну, прощайтесь с мамкой, – шепнул он им. Иван хмуро глядел в лицо умершей, словно не веря, что это его мама. Федор умело крестился двумя крошечными перстами, опустив головку.

– Целуйте мамку, – дрогнувшим голосом сказал Данила, и когда сиротки исполнили, что он просил, то вышел за дверь, оставив царя и детей наедине с покойницей. Иоанн же безмолвно стоял над ней, внимательно разглядывая каждую волосинку в ее бровях, каждую складку на саване. Лишь затем, словно удостоверившись в том, что видит, упал перед ней на колени и заплакал, согнувшись до самого пола…

Вошли Василий и Данила Захарьины, встали позади государя. Он не обернулся, так и стоял на коленях, опустив голову. Василий сказал тихо:

– Государь! Ты в отчаянии, Россия так же, а два изверга торжествуют: добродетельную царицу извели Сильвестр и Адашев, ее враги тайные и чародеи: ибо они без чародейства не могли бы так долго владеть умом твоим!

– Извели! Извели! – повторял, как заклинание, Даниил и нервно целовал хмурых царевичей, не отрывая взгляда от государя. – Сироток без матери оставили! Нет у них теперь роднее нас никого! Только мы защитим их! И тебя, царь-батюшка, оградим от всего! Ты только слово дай!

Никита молчал, глядел на одного брата, затем на другого и не понимал, как можно быть такими бездушными – говорить это при ней ! Ведь она слышит! Нет, никогда не стать ему таким же коварным, как Данила!

Василий же продолжал:

– Все для тебя сделаем, государь! Мы есть рабы твои! Только прикажи, мы кого угодно достанем! Не спрячется Сильвестр в монастыре! Не укроется в Ливонской земле Адашев!

– Ведь она так хотела этого. – Данила подтолкнул царевичей к Никите, а сам бросился к государю, взял его за плечо. – Настя молила меня, дабы я оградил ее от этих псов! Не любила она их! И они ее добродетель ненавидели! Исполнишь ты волю любимой покойной супруги, государь? Она там все видит… И всех нас простит…

Иоанн молчал, затем с тяжелым вздохом поднялся, вытер дрожащими пальцами слезы и снова стал смотреть на покойницу. Василий и Данила переглянулись. Видно было, государь прислушался к ним!

С царицей прощалась вся Москва. Улочки и площади были переполнены плачущей толпой. Толкая друг друга, все стремились как можно ближе пробраться к гробу, началась давка. Стрельцы стояли в несколько рядов, с трудом сдерживая беснующуюся толпу.

– Матерь Анастасия! Молись о нас!

– Молись о нас, святая Анастасия! – кричали наперебой голоса.

За гробом, едва перебирая ногами, шел Иоанн. Его вели под руки братья Юрий и Владимир Старицкий. Он не мог сдержаться, выл, кричал, словно раненый зверь, рвал бороду. Не узнавал люд в нем своего государя – серое, осунувшееся лицо с огромными черными мешками под глазами. Как не стало Анастасии, не спал он, молился и плакал, словно мучил себя каждым часом, проведенным без нее.

Престарелый митрополит, идущий рядом, украдкой вытирал слезы и говорил:

– Государь! Прояви твердость христианина в сей страшный день!

Рядом с государем шла, поддерживаемая сыновьями, убитая горем Ульяна Захарьина, похожая больше на тень свою, чем на себя. Взгляд ее красных от слез глаз ничего, казалось, не выражал, настолько они были пусты. Никита старался подбадривать мать как мог, но она не слышала ни единого его слова, молчала – не могла она дать себе волю и зарыдать при всех. После этого Ульяна Федоровна постриглась в тот же Вознесенский монастырь, взяв себе иноческое имя Анастасия, в память о любимой дочери. И, будучи монахиней, до конца своей долгой жизни приходила в усыпальницу и стояла подле могилы Настеньки. Затянутая в черное, поджав сморщенный беззубый рот, пусто и недвижно глядела поверх белокаменного саркофага выцветшими уставшими глазами, окруженными сетью морщин. Инокиня станет свидетелем еще больших событий правления Иоанна, переживет еще многих родственников своих, и умрет лишь за пять лет до смерти своего царствующего зятя…