Зиновий Давыдов - Корабельная слободка

Я предлагаю выйти черноморскому флоту в море и атаковать неприятельский флот, столпившийся против устья Альмы. Враг силен, но военное счастье переменчиво; и на войне счастье идет в руки тому, кто смел и сражается за правое дело. Если нам удастся уничтожить корабли неприятеля, то мы этим лишим его возможности получать с турецких берегов, через Босфор и Варну, продовольствие и подкрепления. Ну, а если нас постигнет неудача… — Корнилов замолчал на мгновение и нервно потер пальцами свой широкий матово-бледный лоб. — Если нас постигнет неудача… в этом… в этом неравном бою… Тогда подойдем к неприятелю вплотную, сцепимся с ним, взорвем и себя, но одновременно и вражеские корабли. Ибо лучше славная смерть за родину, нежели плен и стыд.

Корнилов повернул голову и посмотрел в окно. Там на рейде поднимался к небу целый лес мачт: корабли, фрегаты и корветы и бриги… И среди них — стодвадцатичетырехпушечный корабль «Константин», на котором плескался в голубом эфире белый с синими полосами флаг — его, вице-адмирала Корнилова, флаг.

— Честь русского флага требует от нас подвига, — продолжал Корнилов. — Но не только честь флага. Подвига требует от нас и Севастополь. Если в морском бою победа будет за неприятелем, то это будет Пиррова победа [40] Пирр, царь эпирский, хотя и одержал победу над римлянами, однако понес при этом огромные потери. . И неприятель уже не решится выступить с остатками своего флота против наших могучих береговых батарей. С другой стороны, и сухопутная армия противника уже не будет иметь полной поддержки от своего расстроенного и потрепанного в морском бою флота. Значит, и сухопутная армия англо-французов не решится пока напасть на войска светлейшего князя Меншикова. И мы выиграем во времени: дождемся подкреплений и врага уничтожим.

Корнилов снова взглянул налево, в окно. Белый флаг на «Константине» все так же свивал и развивал свои синие полосы и полоскался в чистом пространстве между бирюзовым небом и лазурным морем. Владимир Алексеевич вобрал в себя полной грудью соленый воздух, натекавший к нему в кабинет через раскрытое настежь окно, и твердо произнес:

— Повторяю, таково мое предложение — выйти в море и атаковать неприятельский флот, невзирая на его численность. Смелость города берет! — сказал он, тряхнув головой, и улыбнулся.

Он кончил и опустился в кресло. И медленно стала сходить с лица у него улыбка, потускневшая от странной тишины, которая наступила, когда он кончил свою речь. Никто не подхватил его предложения, но никто и не возражал начальнику морского штаба.

Корнилов придвинул к себе графин с водой. Все еще было тихо. Слышно было только, как булькает вода, изливаясь в стакан. Корнилов отпил глоток и поставил стакан на поднос.

— Если позволите, ваше превосходительство…

Все повернули головы. Со стула поднялся пожилой офицер с одутловатым лицом и отеками под глазами, капитан первого ранга Зорин.

— Если позволите, Владимир Алексеевич, — повторил он, — сказать мне то, что я думаю, по чистой совести моей…

Корнилов чуть наклонил голову. Зорин глубоко вздохнул. Все заметили, как дергался у него правый ус.

— Хотя я не прочь, — начал Зорин, — вместе с другими выйти в море… да, выйти в море… вступить в неравную битву с врагом, искать счастья в бою или славной смерти, но я осмелюсь предложить другой способ защиты.

Зорин тоже потянулся к графину, придвинул его, но так и остался с графином, зажатым в руке.

— Наша морская сила и морские силы врага несоизмеримы, — продолжал Зорин. — Мы сильны отвагой нашей, нашей любовью к родине, готовностью умереть за нее. Но неприятель превосходит нас числом: нас мало, их — тьма. Однако не только это. У врага — буксиры и винтовые пароходы; у нас — парус. Паровой вражеский флот поворотлив и может не считаться с направлением и силою ветра; мы же всегда рискуем попасть в мертвый штиль. Мы будем как скованные, в то время как враг будет двигаться, и поворачиваться, и заходить с какой ему угодно стороны. Засим и для неприятеля не секрет, что выход с Севастопольского рейда узок… да, узок. Это не позволит флоту нашему выйти в море соединенно. А потому…

Зорин поднял графин с водой. Почувствовав в руке тяжесть, Зорин наконец вспомнил, что хотел налить себе воды. Сидевший рядом контр-адмирал Истомин придвинул ему стакан. Руки у Зорина дрожали. Горлышко графина дробно ударялось о край стакана. Зорин налил себе воды, но пить не стал.