Владислав Романов - Нефертити

Илия внимал этим уговорам, даже соглашался с ними, но, представляя огорчение Сары и детей, любивших её, не торопился объявлять служанку второй женой. Он по другим домам знал, что это не добавляло мира в семье: жёны и дети начинали соперничать, бороться за ласки мужа и отца. Он сам хорошо помнил, как братья относились к нему, рождённому от молодой жены отца, и чем закончилась эта вражда. Потому он и хотел увидеть Дебору, которая и в детстве была похожа на мать.

— Ты не хочешь этого ребёнка? — увидев, как внезапно омрачилось лицо Илии, насторожилась Рахиль.

— Нет, я хочу его.

— Но ты же не хочешь, чтобы твой сын, мною рождённый, считался бы незаконным? Только сыном служанки, а не твоим? — настойчиво допытывалась она. — И потом, ты сам говорил: если будут дети, я стану твоей женой!

— Я объявлю тебя второй женой! Успокойся! — сердито проговорил он. — Но завтра. Сегодня у меня встреча с братьями, и я ни о чём больше не хочу думать!

Он попытался отстраниться от неё, чтобы одеться и выйти к гостям. По их негромким восхищенным голосам, доносящимся в спальню, он понял, что они уже вошли в дом.

— Но ты придёшь сегодня ко мне? — заглядывая ему в глаза, проворковала Рахиль.

— Да!

Он знал, что рано или поздно все этим бы и закончилось, но столь жадное стремление Рахили утвердиться в его семье, стать официальной женой, госпожой, распорядительницей вызывало в нём раздражение. Он всегда помнил скромный лик Сары, не смевшей первое время даже проглотить крошку хлеба без него. Тогда, в первые месяцы его службы у фараона, он по суткам не заглядывал домой: строил амбары, закупал зерно, а если и возвращался, то очень поздно, отказывался от ужина, падал на постель, засыпал, а утром, едва омыв лицо, убегал на службу. Во дворце он обедал, но Сара этого не знала и, проголодав так три дня подряд, ибо не смела поесть одна, без мужа, упала в обморок и чуть не лишилась ребёнка, которого тогда носила. Рахиль бы тайком ела, а этот обморок ловко бы сыграла, вот в чём их разница.

— Коли так, — рассудил бы Азылык, который в одночасье вознёсся так высоко, что фараон не в состоянии и минуты прожить без него, у оракула теперь свои комнаты во дворце и множество слуг, но Сейбу, как первый и верный страж его, неотлучно был при нём, — коли ты знаешь, что она лгунья и притворщица, так прогони её прочь или переведи в скотницы, птичницы, не подпускай близко к дому, запрети под страхом наказания даже болтать о ваших отношениях, наконец выдай замуж за слугу, дай приданого, вот и вся морока!

Они редко теперь виделись и не с кем было Илие посоветоваться, но первый царедворец усвоил многие уроки прорицателя, сам набрался мудрости и старался свои вопросы не взваливать на шею дядюшки. Да, он мог легко разрубить этот узел, дабы не причинять боль Саре и детям, но Рахиль точно околдовала его — Илия не мог жить без её страстных ласк, Сара же не давала ему этих наслаждений, какие он вдруг открыл для себя. Ханаанин имел близость и с другими служанками, но они не приносили той услады, какую он получал, бросаясь в объятия Рахили. Да и сам Азылык как-то сказал ему: «Суть человека не в том, раб он, слуга или хозяин от рождения. Царевич может стать никчёмным фараоном, годным лишь на то, чтобы разносить блюда и напитки, а слуга, их разносящий, поменявшись с хозяином местами, способен сделать счастливыми сотни тысяч людей. Жена может вести дом, хозяйство, рожать наследников, но не знать искусства любви. А распутная жрица, какие в храмах Исиды продают себя за пару голубей, ублажит тебя так, что мир перевернётся и ты помолодеешь на десяток лет! Потому не презирай калеку или нищего, не смотри свысока на распутных дев. Они, быть может, знают то, что тебе пока неведомо, и владеют тем, к чему ты стремишься!»

Мудрые слова, что и говорить. И Рахиль потому и слыла притворщицей, что по природе своей ведала тайны любовного ремесла, а оно порой требовало и притворства. Служанка обладала тем, чего не хватало госпоже, а потом попробуй найди такую. Быть может, она одна-единственная во всём Ахет-Атоне и есть.

Братья и сестра уже сидели за длинным столом, когда Илия вошёл. Они все встали, поклонились, но хозяин жестом усадил их. Около каждого стояло серебряное блюдо, красивая чаша из зелёного и красного стекла, миска с водой для омовения рук и лежало полотенце, дабы стелить его на колени и не запачкать хитон. Распорядитель переодел братьев в яркие простые одежды, подобрав наряд и для сестры, они умылись с дороги и теперь со страхом взирали на серебряные блюда, из которых им придётся есть, на воду и полотенца, не понимая, для чего они предназначены.