Юрий Давыдов - Жемчужины Филда

Вдвоем они и прибыли в Санкт-Петербург, пронзивший осенние тучи адмиралтейскою иглой. Нет, Филд не гастролировал, Филд рекламировал. В депо, а проще сказать, в торговом складском помещении, он бегло музицировал на «жирафах» своего патрона.

Говорят, Клементи и вправду был талантливым композитором и педагогом. Лондонский меридиан совместил его итальянскую пылкость с холодной коммерцией. Теперь он чаще заглядывал в гроссбух, чем в нотную тетрадь.

Предприимчивость — сестра прижимистости. Клементи не давал Филду обрасти жирком. Да и себе не давал потачки. Постирушку они исполняли в четыре руки. Но правда и то, что фабрикант-музыкант искренне нахваливал молодого человека в петербургских салонах. Тот не ударил лицом в грязь. Предложения концертов и уроков не замедлили. Однако Джон Броун Филд и думать не думал, что остается навсегда.

«Жирафы» были проданы. Клементи, уложив чемоданы, раскошелился на ужин в отель де Пари. Филд не отказался от мести скряге-патрону. Когда подали счет, римлянин досадливо крякнул. Но простились они дружески, хотя и без слез.

«Зала княгини была отдана в распоряжение импровизатору. Подмостки были сооружены; стулья расставлены в двенадцать рядов; в назначенный день, с семи часов вечера, зала была освещена, у дверей за столиком для продажи сидела старая долгоносая женщина в серой шляпе с надломленным пером и с перстнями на всех пальцах. У подъезда стояли жандармы. Публика начала собираться». — Пушкин .

«У графа В. был музыкальный вечер. Первые артисты столицы платили своим искусством за честь аристократического приема; в числе гостей мелькало несколько литераторов и ученых, две или три модные красавицы, несколько барышень и старушек и один гвардейский офицер. Около десятка доморощенных львов красовалось и у камина. Все шло своим чередом, было ни скучно, ни весело». — Лермонтов .

Цитировать классиков накладно — утрачиваешь собственный номинал. Здесь риск оправдан — приведены зарисовки современников Филда. Но классиков не только цитируют, а и комментируют. Случается, что комментарии занимательнее текстов. Избави Бог, сие не соотносимо ни с Пушкиным, ни с Лермонтовым, и если я все же кое-что прибавлю, то единственно ради нашего Филда.

В «Египетских ночах» Пушкин представил итальянского артиста: «Лицо его страшно побледнело, он затрепетал как в лихорадке; глаза его засверкали чудным огнем». Не то Филд. Не трепетал, не бледнел, не сверкал. Лицевых мускулов вроде бы тридцать. Меньше иль больше, не важно. Лицо Филда каменело всеми мускулами. Публику он не замечал. Коли и взглянет, то как-то искоса, мимо. Вообще ничего романтического в этом романтике не было. Походка нескладная, речь без жестов, бонмо ронял рассеянно, как булавки.

А главное… Вы слышали Лермонтова: «Первые артисты столицы платили своим искусством за честь аристократического приема». Нет-с, дудки! Не Филду оказывали честь, Филд оказывал честь. Когда по мановению хозяина-барина лакеи подавали его собратьям-музыкантам лимонад, ирландец зычно, как в питейном доме, требовал шампанского. Когда некий князь небрежно, словно на чай, сунул ему гонорар, Филд, топнув ногой, велел принести шубу и на глазах у вельможи вручил ассигнации обомлевшему швейцару. Когда титулованный доброхот посулил Филду должность придворного музыканта, непридворный музыкант отрезал, как мужлан: «Это не для меня, я не умею льстить».

В «Египетских ночах» импровизатор, чувствуя «приближение Бога», дает «знак музыкантам играть». Филду претили заказные темы. Он не давал никаких «знаков», но публике было внятно «приближение бога».

Слушал ли Пушкин Филда? Да, слушал. И в Петербурге, когда после лицея жил на Фонтанке, у Калинкина моста, и в Москве, на Тверской, в доме Зинаиды Волконской.

писал Пушкин в альбоме Марии Шимановской.

Польской пианисткой восхищался в Веймаре Иоганн Вольфганг Гете. Мария Шимановская училась у Филда.

И не только она.

Научение требует педантизма; Филд и педантство несовместимы. Научение предполагает упражнения; Филд не терпел прописей. Он был невольником педагогики. Уроки приносили доход, небольшой, зато верный, а Филд взял правилом посылать матери не меньше двух тысяч годовых. Но, Боже мой, какая скука… На уроки он ходил лениво, карета тащилась следом, кучер Иван клевал носом.

Да, Филд школить не любил. И потому ученики любили Филда. С будущим автором «Горя от ума» он не разучивал, а исполнял вместе сонаты Бетховена. Душа маэстро пробуждалась. Из Грибоедова не следовало делать музыканта, он был рожден им, как и поэтом.