(Первоначальный набросок зачина первой главы второй книги романа.)
…Вопил на постельном крыльце шумко. Иван Ендогуров. Вольно тебе лаять, шпынок турецкий, из-под бочки тебя тащили, робёнок, сынчишка боярский, мартынушка-мартышка, отец твой лаптем шти хлебал, сулил сыромятную кожу.
(В несколько видоизмененном виде вошло в эпизод ссоры бояр Буйносова и Мартына Лыкова.)
…Он соскочил босой в длинной до пят рубашке, подбежал к секретеру и вынул из ящика футляр. В нем лежала алмазная диадема. Он присел на кровать и…
— Мило, но я видала вещицы и получше. Вы хотите меня этим купить, ваше величество.
— Я хочу, чтобы вы поехали в Варшаву.
— К королю Августу?
(Вероятно, первый набросок сцены — король Карл и Аталия Десмонт.)
…Унимать словесно и ручно…
…Бес ходил по келье и воздыхал, но ничего не сделал, только из рук четки вырвал.
(Из «Жития» протопопа Аввакума.)
…Свет мой ненадсадный. Горлица пустынная. Трелюбезный. Краше красного солнца, светлее светлого месяца, белее белого снегу, милее отца и матери и роду-племени.
…В Москве одна уборщица волос. Некоторых убирали за трое суток. Боярышни за три дня до выезда сидя спали, чтобы убору не испортить.
(М. Щербатов, «О повреждении нравов в России». Вошло в роман.)
…Полагая печаль свою на господа бога, велел палить из всех пушек жестоко.
…От пушечной стрельбы и от бомб стала в городе великая теснота, люди пребывали в погребах и ямах, и был плач, страх и ужас на них великий.
…Он отпотчевал меня московским тотчасом. Изволь спросить, для чего с таким небрежением делается такое главное дело, которое в тысячу раз головы его дороже.
(Из письма Петра о Виниусе. Вошло в роман.)
…Сорочить — болтать.
…Приведен в шубенке, бос и без рубахи. Допрашивать его против тех изветов невозможно для того, что он вне ума и говорит что ненадобно. Говорил нелепые слова в отступлении ума.
…Я — детинишко скудный и бедный, беззаступный и должный.
(Снабжено заголовком писателя: «стиль». Последняя фраза вошла в роман, ее говорит Голиков Петру.)
…С Ивашкой Хмельницким был бой, и он нас пошиб.
(Из переписки Петра, шутливое сообщение о бывшей пирушке.)
…Были рабынями, стали богинями.
(Это как бы образная формулировка той внутренней темы, которая проходит у писателя через ряд эпизодов третьего тома, — тема «новой женщины». (См. подглавку «Купанье в Измайловском», «Валтасаров пир».)
…Сестрорецкий завод, якоря, цепи, ружья, пистолеты, шпаги. Водяные машины. Кроме казны, работал из частных лиц. Лучший в Европе…
…Имена: Петрушка Тютюря… Федот Бабанин, Оська Плешивый, Блудов, Якшихильдеев, Ивашко Гроб, Макар Дрыганов… Спиридон Ярица… Федька Грош… Плесунов, Тимошка Бритва, Максим Чика… Кабацкий голова Федот Брюхов. Василий Забабурии — станичный атаман.
(Эта запись выразительных имен и прозвищ — заготовка к главе о казацких волнениях.)
…Аустерия трех фрегатов. Сцена. Петр пьет с капитанами, штурманами, мастерами. Курят. Жуют табак. Пьют ром и перцовку. Рассказы о небылицах, о кораблекрушениях. О банке при устье Эльбы, где корабли засасывает с мачтами».
_________________________________________
Записи А. Толстого дают возможность познакомиться с намечавшимися писателем вариантами некоторых глав «Петра». Например, писатель хотел сначала показать заточение царевны Софьи в монастырь, а затем оставил этот план, дав бегло образ Софьи в монашеском одеянии в сцене встречи с ней Петра у гроба умершей царицы Натальи Кирилловны.
Писатель предполагал еще во втором томе дать пребывание Саньки Бровкиной в Стокгольме и Париже, намечая поместить главу об этом между главами: «Андрей на Выге у Нектария» и «Выступление армии к Нарве». Но эта глава о Саньке в Париже, при дворе короля Людовика, все откладывалась и откладывалась писателем. Только сообщения о ней других лиц, слухи об успехах ее за границей, о пребывании ее в Гааге успел дать Толстой в третьем томе.
В тетрадях писателя есть записи, которые относятся к третьему тому «Петра» и намечают некоторые эпизоды дальнейшего продолжения романа. Одна из записей указывает на то, что должно было следовать после главы, рисующей победный штурм Нарвы:
«Глава шестая: 1. Петр в Юрьеве. 2. Взятие Нарвы. 3. Графиня Козельская и Меньшиков. Глава седьмая: Санька в Париже. Глава восьмая: Святки в Москве. Всешутейший собор. Голиков пишет портрет».
Писателю нередко приходилось переносить некоторые эпизоды в более отдаленные главы. По свидетельству Л. И. Толстой, закончив VI главу взятием Нарвы, писатель решил перенести в следующую главу приезд графини Козельской: «Она должна была явиться к Петру в лагерь — в очень пышном сопровождении, переодетая в мужской наряд, — послом от короля Августа. Она надеялась поразить и очаровать Петра и стать его любовницей. Но Меньшиков перехитрил графиню, разгадав ее и воспользовавшись сам ее благосклонностью…» (см. Воспоминания о писателе Л. И. Толстой. Послесловие к третьему тому; «Петра Первого», Гослитиздат, 1945, стр. 152).
Читать дальше